Сестра моя Каисса - [91]

Приходится признать: если верить фактам (а как фактам не верить?), то, не будь парапсихолога Дадашева, не быть бы и Каспарову чемпионом мира.

Дадашев появился на нашем первом матче, когда я выиграл в четвертый раз и повел 4:0, и его не было в Севилье, где я не проиграл, а мог бы и выиграть матч. Что было посредине – известно. Он появлялся в ключевые моменты, когда Каспарову было особенно плохо, и подставлял палец под каспаровскую чашу весов. Так он утверждает. У Фемиды глаза закрыты повязкой – чего с нее возьмешь, с простодушной женщины?

В первом матче Каспаров еще не представлял той силы, которую ему приписывала фантастическая реклама. У него не было ни той стойкости, ни глубины, которые он показал, скажем, в севильском матче. Разумеется, он очень талантливый и очень сильный шахматист, но в его шахматном образовании были совершенно явные пробелы, которые мне удавалось вскрыть в начале матча.

Говорят, что моей ошибкой была цель, которую я в какой-то период безусловно имел: выиграть с сухим счетом 6:0. Может быть… Но если бы после победы в двадцать седьмой партии, когда счет стал 5:0, мне бы удалось победить в тридцать первой, – а шансы на выигрыш были огромные, и только чудо спасло Каспарова от поражения, – конечно же, все бы заявили, что это гениальный матч, что это фантастический расчет; а как дальновидно было сделать ряд ничьих!..

В шахматах, как и вообще в жизни, большинство оценок выставляются задним числом, причем они непосредственно привязаны к результату. Успех – и ты герой, и все, что ты делал, прекрасно. Неуспех – и даже в лучшем, что тебе удалось, с удовольствием находят изъяны, без зазрения совести занижают баллы. Не «как», а «что» – вот что определяет цвет светофильтров в очках критики. Будет «что» – они найдут «как» даже там, где его и в помине не было. Об объективности можно только мечтать.

Мне не удалось прийти к поставленной цели – и все решили, что, мол, тактика себя не оправдала. Хотя я и сейчас убежден, что играл правильно. Снова повторяю: выиграй я тридцать первую партию, – и я кругом прав; в сорок первой я опять форсировано мог выиграть в несколько ходов – и опять были бы сняты все упреки. Но в какие-то моменты меня словно подменяли. Фантастическое невезение, необъяснимая внезапная слепота – и все шло прахом.

Короткие ничьи меня не смущали. Они возникали главным образом при моем черном цвете. А белыми я постоянно ставил перед Каспаровым проблемы.

Естественно – от усталости никуда не денешься – накал постепенно спадал. И если бы в это время я пошел на острую игру (тут Каспаров прав в своих оценках), я мог бы проиграть партию, даже две – но безусловно выиграл бы шестую, и с нею – матч. Во время матча я это и сам понимал, но почему-то (затрудняюсь объяснить почему) за доской во второй половине матча гнал любые мысли о такой игре. Проще всего эту упрямую пассивность мышления свалить на Дадашева.

Как читатель помнит, больше всего разговоров о возлешахматной парапсихологии было в Багио. Не знаю, на что были способны умельцы, помогавшие Корчному, но приехавший со мной профессор Зухарь к парапсихологии не имел ровным счетом никакого отношения. Это известный психолог, который изучал проблемы сна и сновидений, а также вопросы изучения во сне иностранных языков. Его репутация была чиста, за десятилетия своей работы ни в каких околонаучных акциях он замечен не был.

Другое дело Дадашев.

Он именно парапсихолог, причем знаменитый, всемирно известный, еще с Пражского конгресса парапсихологов в 1973 году, где он продемонстрировал опыты, которые буквально потрясли его американских коллег. В рецензиях еще тех лет он был вознесен необычайно высоко и признавался даже первым среди парапсихологов мира. И вот, оказывается, что этот человек подключился в помощь Каспарову, когда в первом матче счет стал 4:0.

Надо отдать должное искусству конспирации причастных к этой акции лиц: Дадашев принял активное «участие» в трех наших матчах, а я узнал об этом только от него самого, когда он пришел ко мне незадолго до матча в Севилье и покаялся во вмешательстве в наш спортивный поединок.

«Я не творил вам зла, – уверял он. – Я только помогал Каспарову. Вы же понимаете – это совершенно разные вещи. Каспаров мне казался таким чистым, неопытным и наивным… Он был так растерян, он так нуждался в поддержке… О, теперь я вижу, что это было только личиной, потому что свое положение он использует не во благо, как я надеялся; он сеет зло. Но вам я не вредил. Поверьте! Наш профессиональный кодекс не позволяет этого».

Возможно. Но в одной из бесед он сам рассказал мне, как детстве открыл свой дар. Это было в школе, и у него были конфликты с одной учительницей. И вот однажды, когда в класс пришла комиссия, мальчик ощутил, что сейчас сможет поквитаться за все зло, которое она ему творила. Как? Он не знал, как именно, но он впился в нее взглядом и стал страстно внушать: ошибись! ошибись! ошибись! И она ошиблась. Впрочем, тот ребенок еще не знал ни о каких кодексах чести парапсихологов.

Дадашев принес мне свою рукопись, которую он назвал «Откровение». Я был поражен, ознакомившись с нею. Я не мог представить, что такое действительно бывает, что такое возможно. Но детали, которые нельзя придумать, которые были известны лишь считанным, причастным к сокровенной кухне матча людям, подкрепляли рассказ. И фотографии Каспарова с пылкими надписями такого содержания: «За неоценимую помощь в матче», «За поддержку и помощь в 22-ой партии матч-реванша в Ленинграде»… Билеты, которые присылал ему Каспаров – не обычные входные, а бесплатные, с печатью администрации, которые каждая из команд получала на фиксированные, заранее обусловленные места. По этим билетам я мог теперь представить, где он сидел, и, поскольку у меня с годами выработалась привычка внимательно осматривать зал, тем более – места команды соперников, я вспомнил его. Да, это он. Он был там на этих партиях. Пронзительный, даже сверлящий взгляд. Помню. Причем особенно ярко мне теперь припомнилось его навязчивое, назойливое присутствие на последней партии второго матча – на той партии, после которой я потерял звание чемпиона мира. Значит, господин профессор, говорите, что только помогали Каспарову, а мне старались не мешать? Ну-ну, очень интересно.