Сестра морского льва - [11]
Девочка снова пробежала, и, вдруг резко остановившись, подняла руки, и закричала, подражая голосам чаек. Ветер трепал ей волосы и задирал подол легкого выцветшего платья. Волков подошел к ней и невольно отшатнулся — девочка стояла на краю обрыва. Внизу, пересеченный колеблющимися полосами волн, лежал океан.
— Не поскользнись, — сказал Волков. — Алька, слышишь?
— Лягте в траву и глядите! — распорядилась она. — Птиц я зову. Дайте-ка мне рыбок... Кли-и-и! Кли-кли-кли-и-и-и!
Волков подал ей мешочек, который Алька поручила ему нести из дому, и лег на край обрыва, положив подбородок на кулаки: волны одна за другой плавно катились к подножию скалы, и казалось, что ты неторопливо бесшумно летишь над океаном.
— Кли-кли-кли-и-и! Птицы-и-и! — закричала девочка. — Лети-ите-е!
Легкая ткань просвечивала на солнце, девочка была тоненькой, гибкой и крепкой. Захлопали крылья, послышались голоса многих птиц. С десяток чаек выскользнули из-под обрыва. Быстро вертя маленькими головками, они закружились над девочкой, мотаясь из стороны в сторону в сильных порывах теплого ветра. Вынув рыбку из мешочка, Алька подняла ее над головой, и одна из птиц тотчас схватила ее. Засмеявшись, Алька стала отдавать рыбку за рыбкой, а потом начала кидать их в воздух, и птицы заметались над обрывом. Их становилось все больше. С озабоченными криками подлетали пепельно-серые с белыми грудками говорушки, сизые глупыши, хлопотливые моевки.
— Кли-кли-кли-и! — продолжала звать девочка, бросая рыбок. — Эй, Рябка, зачем отнимаешь рыбку у Белянки? Ты ведь взяла уже одну! Белянка, Белянка, возьми, это тебе! А ты, вор противный, ты чего сюда прилетел?
Крупная серокрылая чайка, из тех, которых на этом острове зовут «бургомистрами», словно коршун, упала в самую гущу мечущихся птиц; одна из говорушек, получивших рыбку, от испуга выплюнула ее, и бургомистр, подхватив добычу, круто уйдя вниз, под откос, и раскинув свои большие серебристо-серые крылья, полетел прочь.
Птиц становилось все больше. Они кружили над обрывом с писком, радостными и возмущенными криками, с просьбами и жалобами. Хоровод, в самом центре которого подпрыгивала и махала руками, будто и сама хотела полететь с птицами, принять участие в этом грохочущем вихре, девочка.
Мешочек опустел, Алька перестала звать птиц, и они умолкли. Теперь в полете чаек чувствовался некий порядок. По две, по три одна за другой они вылетали из-под обрыва, поднимались над девочкой и, резко кренясь, как самолеты, идущие в атаку, улетали в сторону океана. Это был прощальный полет. Солнце играло в крыльях, перья просвечивали, и казалось, что они вспыхивают, подожженные лучами. Но это длилось всего мгновение.
Девочка легла рядом с Волковым, она шумно, возбужденно дышала, а птицы все кружили над ними, и в их широко раскрытых крыльях туго, как будто кто-то осторожно постукивал пальцами по барабану, гудел ветер.
Карусель птичья. Кружат, кружат... Как знакомы голоса чаек Волкову. В океане они всегда живут возле судна и летят за ним сотни и тысячи миль. Есть старая морская легенда: каждое судно имеет свою птицу. Погибнет птица, погибнет и судно. Это красиво: корабли, люди, птицы.
— Ну теперь верите, да? — спросила Алька. — Мне самой вдруг иногда кажется, что я тоже птица. Вот так встану над обрывом, замашу руками, машу-машу, а это вроде уж и не руки, а крылья. Легкие, сильные! И мне ну ни чуточку не страшно обрыва. Вот, думаю, сейчас я как оттолкнусь и не упаду, вот честное слово, а полечу. Хотите, возьму сейчас и улечу, хотите?
Алька вскочила и взмахнула руками.
— Эй, юнга, стоп-стоп! — воскликнул Волков, хватая девочку за край платья. — А ну-ка отработай назад.
— Ладно уж, так и быть. Высоко тут, правда? Ужас! А вот был один человек, так он отсюда спрыгнул. Приятель или там друг Лены... — сказала Алька, глядя вниз. — Дружбу ей так свою доказывал. Верите?
— Все может быть, — помолчав немного, ответил Волков. — Скажи-ка, а как ты приручила птиц?
— Очень просто. Каждое лето много птенчат выпадает из гнезд. Мы их с Леной и подбираем. На чердаке живут они, в ящике. Кормлю я их, пою, а потом вот тут, на мысе, и выпускаю. Потом я сюда прихожу и рыбок им кидаю, чтобы не голодали, пока сами не научатся. Так они и привыкают. — Алька зевнула и, щурясь, потянулась. — Ой, что-то спать так хочется... Вот. Может, я опять птенчат принесу и начну их воспитывать. Или возьму и отправлюсь по острову.
Она умолкла, легла на спину и стала накручивать на кончик пальца блестящую прядку. Девочка не мигая глядела в небо, в ее глазах отражались пролетающие над ними птицы. Потом она сомкнула веки и успокоенно задышала, а Волков подполз к самому краю обрыва: действительно высоковато.
Смелым он был тогда парнем. Сейчас бы он ни за что не махнул с обрыва. Даже ради такой симпатичной девушки, какой была Лена. Стареем, брат, стареем...
НОЧНОЕ СВИДАНИЕ
Он долго глядел в воду, волны все так же бесшумно катились с океана, и скала все летела и летела им навстречу.
Прикрыв Альку курткой, Волков закурил трубку. Нерпа кружила внизу, водоросли раскачивались, а в высокой, душисто пахнущей траве мелодично попискивали пуночки. «Кто рыцарь ли знатный, иль латник простой...» — вспомнил он первую строчку знаменитой баллады и усмехнулся: глупо, ну зачем бросаться с кручи в океан? Но вспоминать об этом приятно. Конечно же, проще было покрутить пальцем у виска: все ж риск. «Не рискуй впустую, — поучал его на шхуне мудрый Мартыныч, — но и не избегай разумного риска. Такой риск, Валерка, отдраивает душу человека, он как рашпилем сдирает с нее ржавчину». Ржавчину чего именно, Мартыныч не мог сказать, но Валера понимал его — ржавчину застоя, равнодушия, обывательщины. Рискуя в чем-то — неважно, в большом или малом, — ты как бы проверяешь себя время от времени — а ну-ка, на что ты еще способен?.. В то лето сорок седьмого года он был способен на многое.
