Сестра милосердия - [8]

Когда очередь дошла до Сергея, сван попробовал пальцем остроту лезвия ножа, отобранного у Сергея, и резко отдёрнул. Воткнул нож в стол и сказал на ломаном русском:

— Ты боевик!

— Нет, — ответил Сергей.

— А форма откуда? — Служил…

— Где?

— В Афгане.

— В каких частях?

— Нельзя говорить.

— Мне всё можно.

— Дал подписку…

Нож вонзился в косяк двери над ухом Сергея. В следующую секунду Сергей слетел со стула в угол, сжимая зубы и сдерживаясь, чтобы не кинуться и не вцепиться собачьей хваткой в ногу горца.

Сергей пришёл в себя на бетонном полу только после того, как его окатили из ведра водой.

— Что ж ты с биджориками грызёшься? — склонил к Сергею лысую, как бильярдный шар, голову абхаз.

«Кем-кем, какими биджориками?»

— Ведь с ними что с баранами! — продолжил абхаз.

Перевернул Сергея на спину.

— Как тебя зовут? — Алхас… Можно — Хасик…

Абхаз помог перебраться на лежак, протёр лицо Сергея от крови, дал сухую рубаху и штаны.

Сергей познакомился с Алхасом. Тот тоже пробирался домой, но только не в Гудауту, а в Сухуми. Он из Москвы, куда уехал ещё в детстве с матерью. Отецабхаз с ней развёлся, а сам остался в Сухуми. Вот Алхас и рванул к отцу, когда узнал о войне, и тоже оказался в застенке. Его взяли на дороге у «Гребешка».

Арестантов объединило прошлое. Хасик тоже служил в спецвойсках. Но только в спецназе. Служил в Карабахе, в Степанакерте, в Макдакерте. Уволился летом, а когда оказался в Москве и узнал о войне, поспешил на родину.

Вот что рассказал Хасик, когда камера погрузилась в дремоту лампочки, свисавшей с потолка.

— Сван меня спросил: «Куда едешь?» Я: «В Сухуми». Он же видел, где я родился. В военном билете есть отметка.

«У меня тоже отметка», — еле моргнул Сергей.

— «А что два месяца едешь?» — продолжал сван. Там же стоит дата увольнения.

«И у меня стоит», — Сергей.

Алхас:

— «Пока к одному заехал… Пока к другому… Выпили… Вот полтора месяца и прошло…» — «Что ж, — смотрит на меня, как на кролика. — Логично». — «Пока отмечали… — я гну своё. — У одних дома, у других… А тут поехал — и на тебе!» — «А форма чего?» — спрашивает. — «Форму же все на дембель берут».

«У меня форма», — отметил Сергей.

Алхас:

— Тогда сван: «А что парадку не взял?» Не дурак же он! А тогда камуфляж только пошёл. В Афгане была песочка, а потом пошёл камуфляж.

— Было такое, — пошевелил губами Сергей.

— Мне удалось его взять с собой. Я: «Да на фига мне парадка! Попробуй камуфляж достань! Только по большому блату». — «Хорошо… Ты говоришь, в Сухуми». — «Да, к отцу…» — «А где отец?» — «Жил у Дома правительства». — «Что с ним?» — «Не знаю». — «А что, ты из Москвы призван?» — снова повертел военный билет. Я говорю: «Я там в техникуме учился». Хотя там всю жизнь прожил. — «А чего крался?» — «Не крался, а шёл». И он сказал, чтобы меня не трогали. И видишь, меня как забыли. Может, он пожалел. Видит, молодой. А может…

«Выпутался», — подумал Сергей.

— …что я держался спокойно: будь что будет! Убьёт так убьёт. Зауважал… Или нужен для обмена.

— Какого обмена? — встрепенулся Сергей.

— А что, не знаешь? Абхазы грузин в плен возьмут или так наловят — и меняют. На нашу братию…

— Надо же! Сергей задумался.

5

Сергей повёл себя иначе. При новом допросе сван посмотрел в его военный билет и спросил:

— А почему тут стоит место дислокации Быково?

Сергей поёрзал на табурете и ответил:

— Это аэропорт… — Знаю…

— Там наша часть стояла…

— Так скажешь, где служил?

— Скажу: в правительственной связи…

Сергей пожалел, что при предыдущем допросе скрыл то, что и скрывать-то не было смысла: война в Афгане закончилась. Союз распался. До пунктов правительственной связи в Быково грузинам не добраться, как до Луны.

Сван слушал о том, как служил Сергей, и о чём-то думал. Нож Сергея теперь торчал в столе и от щелчков свана по ручке качался и издавал воющий звук.

— Я служил в Центральном отдельном полевом узле правительственной связи.

На коммутаторе сидел. Коммутатор у нас на ЗИЛ-131. Дислокация в Быково, а так не поймёшь. Куда только не бросали! Тревога, подъём — и полетел. Помню, — Сергей следил за сваном. Специально рассказывал обо всём, — как обычно, тревога, подъём, куда нас, не знаем. Загнали в десять машин ЗИЛ-131 и в ИЛ-76. По две машины в каждый ИЛ. Приземлили в Ташкенте. Покормили, заправили и дальше. И высадили в горах. И мы попёрли, — Сергей пригляделся: «Сван спит?» — Моя машина ГПЗ — головная походная застава — первая идёт. Мы по таким дорогам едем, по ним «Жигули» не проедет. Ползёт наших десять ЗИЛов 131-х, два «Урала» — два дизеля. Впереди БТР восьмиколёсный. Машины не бронированы, не подготовлены. Вот и батальон. Я еду, со мной в кабине водила — пацан. Я старший машины.

Тут заметил, как двинулись зрачки в щёлках глаз свана, и продолжал:

— Едем, моя машина первая. Впереди БТР. Он хитрый. Кто там бывал, знает, где как себя вести, где в отрыв уйти. БТР с понтом, как бы нас сопровождает.

Я иду, а его уже и не видно. На кой ему нарываться! Часов восемь, уже темнеет, а мы прём по ущелью. Я смотрю: водила устал за рулём. Я сидеть устал, а он рулить. По таким дорогам — ишачьи тропы. Попробуй, прогони! А тут комбат, чей-то сынок, ему тридцать лет, а он уже майор. Первый раз в Афгане. Он сзади едет в своей машине. По рации кричит: «Привал». Водила: «Он что, обалдел, на перевале». Надо скорее с него спрятаться. Я: «Товарищ майор, извините, но тут нельзя делать привал». А его, видимо, задело. Он же майор! «Выполняйте приказ!» Я: «Слышал?» Водила — по тормозам. А БТР ушёл. Стали.