Сестра милосердия - [28]

А кто неопытный, те гибли. Не успевали прилечь и в полроста принимали на себя удар: снаряд взрывался, и всё вокруг поражалось.

Следом за Хасиком бежал Василий Забетович. Очередное «тух!», «ш-ш-ш…».

Взрыв. Хасик пару шагов сделал (снаряд несколько секунд летит), только лёг — метрах в трёх бабахнуло.

Ему повезло: лёг за валун. По камню с треском прошли осколки. Но попали в автомат, в голову, в ногу. У Хасика сначала шок и — никакой боли. Ударная волна прошла сверху. Хасика контузило.

Сознания он не терял. Сразу встал, а ходить не может. Глядит — кровь. Но не так чтобы ногу разорвало, просто маленькие осколки глубоко впились. Осколки попали в голову. Скользящие… «Если б в лоб, череп бы раскроило», — подумал Хасик. Смотрит: кто не успел лечь, разорванные лежат. Пробитые осколками. Тут на него, как кошка, прыгнул Василий Забетович. Сбил, прижал к земле. Снова — «ш-ш-ш…». И вот думай: снаряд угодит в тебя или пролетит мимо?

Дотемна лежали на склоне. С опаской поглядывали наверх: как бы сверху не пошла грузинская пехота. Как стало смеркаться, отец оттащил Хасика к реке, а с темнотой перенёс вброд.

Донёс в дом престарелых:

— Сёстры! Помогайте.

С Хасиком пришлось повозиться: много осколков прошло сквозь одежду под кожу. Но крепкое здоровьем тело легко перенесло операцию.

— Отец! Ты меня в детстве не носил так, — сказал после операции Хасик.

— Маленький был — тяжелее казался, — засмеялся Василий Забетович.

5

Наташа находилась в доме престарелых и видела, как доставляли раненых. Встретила Хасика.

— Хасик, как тебя разукрасили…

Замотанный бинтами, он напоминал снежного человека.

— Да если б не отец, там бы остался.

— Где — там?

— Да на мосту…

— Хасик! — посерьёзнела Наташа. — А скажи, почему всё так тяжело? Когда всё кончится?..

— Думаю, скоро. Шрому всё равно возьмём. А там — Сухуми… — Шрома… Меня снова оставила подруга.

— Какая?

— Лялька. Ушла в батальон, который идёт на Шрому.

Хасик хотел что-то сказать, но передумал и спросил:

— А ты?

— Мой командир сказал: своих в кровавое месиво не пущу.

— А кто же будет брать Шрому?

— Не знаю, не знаю! — вырвалось у Наташи.

— Выходит, Василий Забетович… — угрюмо произнёс Хасик.

Вечером приехал вездеход — транспортёр на гусеницах, где водитель сидел в закрытой кабине, а сзади тянулся кузов. В кузов поместили раненых, и вездеход полез в гору.

Хасик трясся на железном полу и думал: «Даже Натаха, героическая женщина, сдаёт. Неужели на последнем этапе, когда до Сухуми всего ничего, мы отступим? Это невозможно! Пусть уезжают Сергеи, пусть бегут… Но кто, кто будет брать Сухуми?»

Вездеход лез по камням, освещая фарами скалистые склоны. Похожий на луноход, в кромешной темноте он двигался неизвестно куда. Скрежеща, пролез через буреломы поваленных деревьев, вытащил на участок, где уже можно было проехать легковым.

Здесь раненых ждали «уазики», «Нивы». До Афона оставалось километров пять. Их Хасик проехал, можно сказать, в комфортных условиях.

Ехал, глядел по сторонам и удивлялся тому, чего раньше не замечал: разбросанным диванам, шкафам, на боку лежало даже пианино. Словно здесь перевозили мебель, но часть её вывалилась из кузова.

«Нашли же время таскать! — подумал Хасик, и вдруг его осенило: — Да это ж мародёры! Награбленное вывозят!»

Знал, что за первым эшелоном шёл третий эшелон: грабители вычищали дома в захваченных сёлах. Пользуясь неразберихой, обирали пуще грузин.

Утром Хасик уже отдыхал на койке в одной из палат — бывшей келье монастыря, который теперь занимал госпиталь. Смотрел на облупившийся потолок с еле проступавшими ликами святых и вспоминал свой путь, полный испытаний: плен в Гагре, обмен с гонкой под обстрелом, вылазку в Сухуми, спасение Наташи, штурм высоты у моста.

Он не знал, сколько ему предстояло пролежать, но ему хотелось успеть выписаться и поучаствовать в освобождении самого большого города Абхазии. В голове свистело, раны ныли, и вместе с тем неистово хотелось в бой.

— На перевязку! — голос санитарки вырвал его из потока мыслей.

6

Батальон Лианы с Анатолием и Людмилой выходил на исходные позиции.

Задача у него — взять Ахбюк. Гору, которая одной стороной нависала над Каманом, другой — над Шромой, третьей выходила к Цугуровке — последней возвышенности перед Сухуми. Обладание Ахбюком давало неоспоримые преимущества.

В три ночи начали спускаться с дач на Гумисту, к шести — спустились. Река глубиной по шею, где — глубже, где — мельче, бурлила в тусклом просвете.

Молочный туман таял медленно. Быстро натянули канаты: пятидесятиметровые верёвки привязали за деревья на обоих берегах.

Переправлялись цепочкой, одной рукой держась за верёвку, другой — за впереди идущего. Перешли реку. Начался изнурительный подъём: на рыхлой земле ботинки съезжали, на каменистой — скользили, на вертикальных участках приходилось лезть, цепляясь за выступы.

Когда достигли горной части, пошли легче. Деревья сменяли высокую траву. Трава — деревья. Наверху остановились. Впереди виднелась сопка. Знали: на ней окопы грузин.

Комбат отдал команду развернуться в цепь. С криками: «Первый батальон заходи слева!», «Второй — с правого фланга!», «Чеченский батальон!» — рванулись вперёд. Кто-то даже закричал: «Любо, братцы, любо!» Трава впереди закачалась, заходила волнами: грузины дали дёру. Вслед им полетели пули. В семь вечера заняли Ахбюк.