Сестра - [13]

– Вот. – Лин со стуком ставит на стол кружки с дымящимся шоколадом. По стенкам кружек стекают сливки, и она облизывает пальцы.

– Видишь ту фигуру через дорогу?

– Где? – Лин без очков и потому щурится.

– Там. – Я встаю и прижимаю ладони к окну. Лоб тоже касается стекла, и оно туманится под моим дыханием. Я поворачиваю к ней голову: – Видишь?

Лин надевает очки и становится рядом со мной. Наморщив лоб, она вглядывается в темную улицу.

– На кого смотреть, Грейс?

Я снова поворачиваю голову к окну, но фигура исчезла, и я спрашиваю себя, была ли она там вообще.

– Не важно. Видимо, это Грег выбил меня из колеи. Спасибо за шоколад. – Я сажусь и придвигаю к себе кружку, едва слушая Лин, которая подробно пересказывает какую-то путаницу с заказом. Мой взгляд снова притягивается к улице за окном. Той фигуры там определенно больше нет, и я ругаю себя за паранойю. После смерти Чарли мои чувства обострились. Удивительно, как многогранно горе: слезы и печаль, замешательство и гнев. Я открываю пакет с мини-кексами, вытаскиваю один и откусываю кусочек. Эйфория от «быстрых углеводов» начинает восстанавливать энергию, которую выпил из меня сегодняшний день.

– Что за день! – Лин выковыривает из кекса шоколадные крошки и отправляет их на язык.

– По крайней мере Эмили не пострадала.

Я отыскала в книге номеров экстренной связи телефон сестры Грега, и та пришла его забрать. Несмотря на дикую выходку, я не считала, что его стоило арестовать. Я знаю, каково это, когда чувство вины сидит в тебе и ест изнутри. Тупая боль, которая никогда полностью не уходит. Грег – человек, такой же несовершенный и раскаивающийся, как все мы. А кто не совершает ошибок, не так ли? Только некоторые ошибки труднее простить.

– Как ты думаешь, Сара примет его обратно? – спрашивает Лин.

Я пожимаю плечами и, собрав ложкой сливки, отправляю их в рот, наслаждаясь бархатистой сладостью, пока они растворяются на языке.

– Как же хорошо посидеть, – говорит Лин. – Я так много танцевала на совершеннолетии племянницы Стива в субботу, что натерла волдыри. Жаль, тебя не было.

– Я знаю. Просто…

– Слишком скоро после Чарли. – Лин похлопывает меня по руке, достает новый кекс и откидывается в кресле.

Прошло уже больше пяти месяцев, и я стараюсь перестроить свою жизнь. Иногда мимолетно чувствую что-то близкое к нормальному состоянию, но я еще не готова танцевать, как бы я ни ценила старания Лин куда-то меня вытащить. Я пытаюсь впустить людей обратно в мою жизнь, благодарная, что они до сих пор здесь. Я обособилась после похорон Чарли – просто не могла вырвать себя из постели. И только на мой двадцать пятый день рождения, когда бабушка и дедушка стояли у моей кровати с фальшивыми улыбками и подарками в ярких обертках, я по-настоящему заметила тревогу на их лицах. С того дня я начала по частям собирать себя. Я говорю себе, что справляюсь, но это не так. Не очень-то мне это удается. Заберите у меня снотворное, и я снова развалюсь на кусочки.

– Бабушка видела Лекси, маму Чарли. Она хочет меня видеть.

– Зачем?

– Не знаю. Полагаю, есть только один способ выяснить.

– Удачная ли эта мысль? Она вела себя ужасно по отношению к тебе, Грейс. Выгнала с похорон твоей лучшей подруги.

– Я знаю, но она мать Чарли, и у нее больше никого нет. Мне действительно надо проверить, все ли у нее в порядке. Вероятно, она хочет извиниться.

– Возможно, – говорит Лин. Но вид у нее неуверенный, как и у меня.

В стиральной машине крутится моя форма, а я проделываю дырки в пластиковой упаковке с рыбным пирогом, который нашла на дне морозилки. Я собиралась пройтись по магазинам, но события с Грегом и ощущение, что за мной следят, выбили меня из колеи, и, расставшись с Лин, я сразу отправилась домой. Ставлю пирог в микроволновку и наливаю в бокал немного вина. У Дэна футбольная тренировка в понедельник, после нее он всегда ужинает в баре. Он прислал мне эсэмэску, что нашел свой телефон; я рада, что мы сразу же не купили новый. Сейчас поем и пораньше лягу спать.

Я перебираю музыкальные альбомы, стараясь найти такой, чтобы соответствовал сегодняшнему дню. Телевизор редко включается, когда Дэна нет дома. Я опускаю на пластинку граммофонную иглу и слушаю предшествующий пению треск. Элла Фицджеральд вполголоса напевает песню «Ненастная погода», я и сама стосковалась по ясной погоде в моей жизни. Хотя еще рано, я надеваю пушистую пижаму из шерстяной шотландки, о которой Дэн говорит, что в ней я похожа на медвежонка Руперта из детских комиксов. Розовый конверт Чарли стоит между прикроватной лампой и стопкой книг, которые мне надо прочесть. Я осторожно беру письмо, точно оно может взорваться, отношу вниз и, пялясь на него, ем пирог из замасленного пластикового контейнера, чтобы не мыть посуду. Мне любопытно узнать, что написала Чарли, но в то же время не хочется вскрывать письмо, потому что я страшусь эмоций, которые оно может породить. Это будет последнее новое воспоминание о Чарли. Как только я его вскрою, у меня уже не останется о Чарли ничего, кроме старых воспоминаний.

Я ставлю поднос на пол, закидываю ноги на диван и растягиваюсь на нем, прикрыв ноги лоскутным покрывалом. Осторожно взяв письмо двумя пальцами, вскрываю конверт.