Сесилия Вальдес, или Холм Ангела - [203]

Дон Кандидо попал в точку. Могла ли донья Роса не рассказать теперь мужу о злополучной ссуде лишь потому, что сделала ее тайком? Скрыть правду значило бы еще больше уронить сына в глазах отца, и без того склонного видеть во всех поступках Леонардо одну лишь плохую сторону. Поэтому, хотя донья Роса и была глубоко задета тем, что сын обманул ее, она предпочла открыть мужу всю правду и взять на себя обвинение в расточительности, которое дон Кандидо предъявил ее любимому чаду.

— Вот видишь, Роса, — без тени язвительности проговорил дон Кандидо, — к каким печальным последствиям приводит слепая любовь, с которой матери относятся подчас к своим детям. Ты должна согласиться, что есть случаи, когда излишняя строгость приносит детям больше пользы, чем излишняя мягкость. Леонардо просит у тебя денег, и ты не в силах отказать ему; кроме того, тебе кажется, что если ты ему откажешь — он умрет с горя… А он берет твои деньги и отправляется снимать дом и покупать для него обстановку… А зачем, черт побери, это ему понадобилось? Ясно как божий день. Дом нужен ему, чтобы поселить в нем свою любезную. Не требуется особой проницательности, чтобы это понять… И если бы я не помешал ему — прощай учение! Прощай звание бакалавра! Прощай женитьба! А ведь мы уговорились с ним — свадьба будет в ноябре!

— Все это прекрасно, но, я надеюсь, ты скажешь мне, где ты спрятал девушку?

— В женском исправительном доме. Мне казалось, — добавил он, видя, что жена, хотя и ничего не ответила, но сделала нетерпеливое движение, — мне казалось, что из всех способов спасти сына от погибели, а девушку от бесчестья этот способ самый надежный и наименее рискованный…

— Наименее рискованный! — отвечала донья Роса. — Ты воображаешь, что если девчонку заперли в исправительный дом, то на этом все кончилось и устроилось как нельзя лучше. Так вот могу тебе сообщить — ты ничего не добился. Мальчик принял все это очень близко к сердцу, он потерял голову от любви.

— Вздор! — пренебрежительно отозвался дон Кандидо. — Любовь, любовь! Тут и намека нет на любовь. Просто молодая кровь взыграла и в голову бросилась. Сердце тут ни при чем. Будь спокойна, это у него скоро пройдет.

— Пройдет? Возможно, что и пройдет. Но ведь на мальчике лица нет, он совсем извелся, не ест, не спит, плачет и день и ночь, мучается. Я опасаюсь, как бы он от огорчения не заболел. Да, да. Но тебе ведь все нипочем, ты ничего не видишь, ничего не понимаешь — вот и говоришь о нем так.

— Попытайся и ты что-нибудь сделать. Ты можешь на него повлиять скорее, чем я. Попробуй утешить его, вразумить. Ты, должно быть, еще не сказала детям, что, вероятно, с ближайшей почтой из Испании придет высочайший указ о пожаловании мне графского титула? Ведь не сказала, правда? Быть может, это известие обрадует его и развлечет?

— Обрадует и развлечет! Как плохо ты знаешь своего сына! Я уже сообщила ему эту новость. И что же он мне ответил? Он сказал, что титулы, оплаченные кровью негров, которых ты и другие испанцы обратили в вечное рабство и которых вы до сих пор продолжаете вывозить из Африки, совершая на нее разбойничьи набеги, — что такие титулы — не почесть, а прямое бесчестье, и что в его глазах графский герб — это черное клеймо позора…

— Ах он, негодяй, злодей, бунтовщик! — вскричал дон Кандидо, которого слова жены привели в неистовую ярость. — Вот она, креольская кровь! Показала себя! Начнись у нас смута, как на континенте, — так этот наглец прежде всего отправит на виселицу собственного отца! От него дождешься! Свободы им, видите, захотелось! Тоже выискались противники рабства и тирании! Взялись бы лучше, бездельники, за работу, тогда бы небось не было у них ни времени, ни причины жаловаться на такое превосходное правительство, как наше! Бить, бить их надо палками по голове, как упрямых мулов!..

— Полно браниться и болтать вздор, — недовольным голосом прервала его донья Роса. — Ты ругаешь креолов так, как будто я и наши дети родились в Испании. Ты не любишь гаванцев. Почему же ты недоволен, когда они платят тебе той же монетой? Леонардито не так уж неправ. Ты отнимаешь у него все, что ему нравится и в чем он находит удовольствие… Так недолго довести его и до отчаяния. Имей в виду — он сделает все возможное, чтобы освободить девушку.

— Я сильно сомневаюсь, что это ему удастся! — воскликнул, окончательно выходя из себя, дон Кандидо. — Если, конечно, ты не станешь давать ему денег на взятки. Очень тебя прошу, не бросай денег на ветер, не давай ему ни гроша! Если твоя любовь непременно требует осыпать его подарками, — хорошо, сделаем ему подарок, но такой, чтобы он мог гордиться и чтобы он устыдился той грязи, которой хотел себя замарать.

— Любопытно, что за подарок может, по-твоему, совершить это чудо?..

— Продастся дом Солера — тот самый, что Абреу выиграл в лотерею. Мы его купим, обставим, и после свадьбы Леонардо сможет поселиться в нем вместе с Исабелью. За него просят шестьдесят тысяч дуро.

— Почти столько, сколько за целое инхенио.

— Дом стоит этих денег. Это настоящий дворец, другого такого нет во всей Гаване. А о деньгах ты не думай. Деньги — мелочь. Речь идет о спасении твоего любимого сына. Так вот, я берусь купить и позолотить клетку, а ты должна приручить птичку, которая будет в ней жить.