Сесилия Вальдес, или Холм Ангела - [17]

Кальдерон. «Апрельские и майские утра»[18]

Полицейский комиссар Канталапьедра обошел весь зал и очутился в соседней комнате; подкравшись сзади к хозяйке дома, он закрыл ей в шутку глаза ладонями как раз в ту минуту, когда та, склонившись над кроватью, собиралась положить на нее накидку одной из своих приятельниц, которая только что пришла. Хозяйка дома — мулатка Мерседес Айала, хорошенькая невысокая толстушка, отличалась бойкостью нрава и для своих тридцати с лишним лет вела себя даже игриво. Застигнутая врасплох, она нимало не смутилась и, схватив шутника: за руку, тотчас же объявила:

— Ну, это может быть, конечно, только Канталапьедра!

— Как ты меня узнала, красотка? — спросил тот.

— Очень просто. Нужно уметь.

— А кто же это умоет? Я или ты?

— И вы и я, сеньор, — пожалуй, так никому обидно не будет.

Тут комиссар нежно привлек к себе мулатку и, обняв ее за талию, шепнул что-то на ухо. Громко рассмеявшись, Мерседес слегка оттолкнула его и не без укора воскликнула:

— Полно вам, льстец вы этакий! Приберегите свои комплименты для той, по которой вы все с ума сходите. А я, что уж… Да вот и она, поглядите!

Слова Мерседес были, несомненно, справедливы, если они относились к одной из двух девушек, подъехавших в этот момент к дому. Все находившиеся в зале и на улице повернули головы в сторону роскошного экипажа и молодых женщин, прибывших в нем. В самом деле, трудно было представить себе создание более прелестное, нежели эта девушка, способная вскружить голову любому человеку с пылкой душой. Она была выше и стройнее своей подруги. Выйдя первой из коляски, красавица первой вошла и в танцевальный зал, опираясь на руку мулата, который поспешил ей навстречу. Правильные черты лица, пропорциональность форм, тонкая талия, которая подчеркивала ширину обнаженных плеч, очаровательная головка и смуглый, почти бронзовый оттенок кожи — все это при взгляде на вошедшую вызывало в памяти образ Венеры, но Венеры, рожденной от белого и цветной. На ней было прозрачное, на белом чехле кружевное платье, опоясанное широкой красной лентой, с короткими и пышными рукавами в виде двух шарообразных буфов. Длинные, до локтя, шелковые перчатки и три блестящие коралловые нити на шее дополняли ее наряд. Волосы ее были уложены на голове венцом и вместе с тугими локонами, ниспадавшими ей на затылок и уши, создавали подобие старинного головного убора из черного бархата, причем красавица или ее парикмахер постарались усилить это сходство, украсив прическу пером марабу и живыми цветами. Подруга ее, одетая и причесанная примерно также, как и она, была далеко не столь хороша и стройна, а потому и не привлекала к себе особенного внимания.

Едва красавица появилась на пороге зала, как женщины впились в нее глазами, а мужчины расступились, и отпуская ей вслед лестные замечания, а то и вольные шуточки. По залу из конца в конец пронесся глухой шепот: «Вот она, маленькая мадонна, бронзовая мадонна!» Оркестр мог бы и не отмечать ее появления: оживленный ропот и движение среди присутствующих достаточно ясно показывали, что в зал вошла королева бала.

Пройдя мимо Пимьенты, она с улыбкой дотронулась веером до его руки, и музыкант, который, видимо, ждал этой минуты, весь во власти всепоглощающего страстного нетерпения, заиграл. Полились мелодии, такие причудливые и нежные, словно сама муза платонической любви в образе молодой женщины сошла на землю, чтобы вдохновить его. Казалось, легкое прикосновение веером подействовало на музыканта точно электрический разряд, и не только в лице его, но, если так позволено выразиться, во всей фигуре, в каждом жесте можно было подметить ощущение этого внезапного удара, пронизавшего беднягу с головы до ног. Правда, молодые люди не обмолвились между собой ни словом, да вряд ли тут и нужны были слова — во всяком случае, музыканту, — ибо язык глаз и язык музыки были достаточно красноречивы, чтобы выразить весь пыл его страстной влюбленности.

Подруга «бронзовой мадонны» тоже коснулась веером руки кларнетиста и улыбнулась ему, но даже малонаблюдательный человек мог бы заметить, что на музыканта это произвело далеко не то магическое действие, как в первом случае. Наоборот, молодые люди спокойно посмотрели друг на друга, и было ясно, что между музыкантом и подругой красавицы царило взаимное понимание, основанное не на влюбленности, а на дружбе или, возможно, на родственных отношениях. Как бы там ни было, обеих девушек, пробиравшихся через толпу, Пимьента проводил долгим взглядом, а когда они, пройдя через дверь столовой, скрылись в гостиной, он перестал играть и остановил оркестр.

Белая молодежь во главе с Канталапьедрой расположилась в конце столовой, ближе к дверям, чтобы видеть женщин, входивших с улицы и выходивших из гостиной в танцевальный зал. Как только молодой человек, которого приятели называли Леонардо, заметил приближение экипажа с двумя подругами, он протиснулся к выходу и, направившись прямо к кучеру, что-то негромко ему сказал. Тот слушал юношу, почтительно сняв шляпу и нагнувшись с седла, а затем со словами «как прикажете, сеньор» поспешил отъехать за угол здания женской больницы Де-Паула.