Сержантиха - [6]

Мое тело содрогалось от рыданий и, странное дело, я никак не мог остановиться, хотя прилагал огромные усилия. Вот текут слезы сами собой. Мдя-я. Вот она, бабская реакция. На фиг! Какая баба? Я же мужик. Маманя! Родненькая! Помоги! Ангелы и архангелы, не оставьте сирого в уродстве этом! Медсестра довела меня до постели, стала укладывать, словно малого ребёнка. Я поднял ноги и открыл рот. На рубашке проступала кровь. И она текла из меня! Короче, текла оттуда. Много её было. И меня охватил ужас. Караул! Умираю! Ой, мне плохо! Совсем плохо! Священника мне, исповедоваться во всех смертных грехах буду! Батюшку пригласите! Срочно! Ой, Господи, иже еси на небеси, да святится имя твое… Матушка Богородица, не остави меня грешного… То есть, грешницу! Всё – несите меня на кладбище без очереди или сразу в крематорий. Да и оркестр, оркестр не забыть пригласить. С музыкой понесут. С фанфарами. Венками.

– Хосподи! Курсант Воронцова. Ну ей-Богу, ты как маленькая. Чай, не первый раз у тебя. Хосподи, какая ты беспомощная. Сейчас всё сделаем.

Медсестра вышла и через минуту вернулась в палату. Принесла огромный, как мне показалось, пук тряпок и ваты. А ещё – панталоны. Просто огромные. Панталонищи. Размером в два раза больше основного купола парашюта Д-6. С резинками. И их носят?! Я опять начал завывать и дергаться. Не хочу!!! Срочно надо проснуться. Выйти из этого кошмара. Фильма ужасов. Медсестра не обращая внимания на мои судороги, натянула мне на зад этот шедевр лёгкой промышленности, ловко и умело подложила тряпки с ватой. Потом принесла кучу порошков и стакан воды.

– Прими, милая. Галина Петровна прописала. Да-да, сразу два порошка. Ну знаю – горькие. А ты запей, запей…

И вот я остался опять один. Порошки подействовали. Постепенно стал успокаиваться. Рыдания стихли. Слёзы высохли. Глаза начали закрываться, и перед тем, как отключится, пронеслась мысль: скорее бы вся эта чертовщина закончилась.

Утром я проснулся в хорошем настроении. Все пережитое вчера показалось дурным сном. Вот сейчас открою глаза, и всё встанет на своё место. Пойду в туалет уже по-настоящему. По-нашему. По-мужски. Гордо. Но когда увидел над собой побелённый потолок, соседние заправленные койки, а перед носом – два задорно торчащих бугорка с выступающими сосками, то застонал. Боже мой! Боже мой, на кого же ты меня оставил! Я опять в бабском теле. Ужас! Откуда-то пролетела мысль: в девчоночьем теле. Да какая, нафиг, разница! Бабском!

Опять потекли слезы. Сами собой. Да что же такое со мной происходит? Текут слезы по любому поводу. Так ведь я нытиком никогда не был. Эх, умереть что ли? Молодым и красивым. В панталонах и с титьками впридачу. И буду лежать в гробике такая красивая! Даже стихи вспомнились одной поэтессы, жившей в конце девятнадцатого века. «Я хочу умереть молодой. Не грустить, не жалеть ни о ком. Золотой закатиться звездой. Облететь неувядшим цветком». Точно. Про меня.

В палату вошла врач. Я сразу это понял. Ну да, эта самая Галина Петровна.

– Ну, Воронцова, как настроение? Вижу, вижу. Намного лучше. Верочка мне рассказала о твоих рыданиях. Ничего страшного. Это посттравматический синдром. У каждого проходит по-разному. У тебя в пределах нормы. Верочка сказала, что ты переживала за свою внешность. Понимаю. Поверь, Воронцова, всё будет хорошо. Даже шрама через месяц не останется. Да, а к тебе уже с утра посетители. Но предупреждаю сразу: недолго. А теперь осмотрим. Рубашку поднимем…

Галина Петровна быстро осмотрела. Довольно хмыкнула.

– Повреждений нет. Одни ушибы и лёгкое сотрясение. К концу недели можно выписывать.

Скосив глаза, также осматриваю своё новое тело. Днём гораздо лучше видно, чем ночью. Должен же я знать, куда меня занесло! Вроде бы ничего. Титьки небольшие, но упругие, не отвислые, словно вымя у одной шоу-балерины. Груди! – опять донеслась возмущенная эмоция. Да откуда это всё долетает? Надо разобраться позже. Живот идеально плоский. Ноги ровные, красивые. Даже вздувшиеся от тряпок и ваты в лобковой части панталоны с начёсом не портили впечатление. Между прочим, и резкой надоедливой боли внизу живота нет. И как же девчонки такое терпят? Ума не приложу. Всё-то у них не так, как надо. С причудами да вывертами разными. Бедненькие…

– Воронцова, будешь жить долго и, полагаю, – счастливо. Здоровья у тебя на отделение хватит, да ещё на хозвзвод останется, если самой не надоест. Принимаем микстурочку, завтракаем. И приём посетителей. Недолго, – напомнила врач.

Я обреченно делал всё, что было положено в таком случае. Даже мой поход в туалет типа сортир, отмеченный на плане буквами «мэ» и «жо», уже не вызывал чересчур негативных эмоций. И писять по-ихнему, тоже вроде ничего. В то же время меня не покидало предчувствие, что это далеко не все потрясения, которые мне предстоит пережить. Хотя, чем ещё можно удивить меня в другом теле? Так и произошло.

Дверь в палату открылась, и вместе с Галиной Петровной вошёл военный. Всё бы ничего, да только вот форма на нём была образца тридцатых годов. И цвет петлиц васильковый. Боже мой! Мне конец! Это НКВД. Почему-то кажется, что этот – самый настоящий майор. А эта контора весьма серьёзная. Вроде бы врагов народа ловила. А если я сразу признаюсь во всём, может срок скостят? Только вот ещё не решил, немецким или английским шпионом записаться?