Сержантиха - [5]

Ну ничего: выпишусь из больницы, я им покажу величину отношений! Налево и направо. Вкривь и вкось. Вдоль и поперёк. Прямо и по диагонали. Казанова покажется пигмеем по сравнению со мной. Большим гигантом большого… Ой, как в туалет хочется. Кое-как поднимаюсь на ноги. Тапок нет. Ничего, и босичком по крашеному полу прогуляюсь. Христос вон по воде гулял, а Порфирий Иванов по снегу в лютый мороз. И ничего. Не простыли и ни разу не чихнули. Со стоном припадаю к стене. И по ней родимой, цепляясь, словно муха своими лапками, тащусь в сторону туалета. Было чувство, что я точно знал, где находятся заветные кабины.

Уронив голову на стол, спит дежурная медсестра в старомодной косынке. Будить не буду. Я тихонечко проползу. Как мышка норушка мимо кошки. Ну и бедная же обстановочка здесь. Словно в глухой провинции нахожусь. Господи, до чего же страну довели эти либералы с демократами. Нищие больницы. Даже у лампочки нет абажура. И светит еле – еле, а жужжит словно винт у турбореактивного ТУ – 95. Ну конечно, а что же вы хотите после революционных преобразований в сфере энергетики г-на «нанщика» Чубайса со своими подельниками. А вот и туалет. И здесь нищета нищетой. Унитазы допотопные. В них, наверное, ещё Иван Грозный со своими воинами ходил перед походом на Казань. Да-а. Нет на этих горе-реформаторов товарищей Сталина и Берии. Такую страну до ручки довели!

На автомате сажусь. Журчание радует душу. Легче стало. И намного. Только сейчас замечаю, что на мне длинная ночная рубашка. Это когда же меня переодеть успели? Да и, похоже, трусов нет. А что? Запросто могли стащить, пока в отключке находился. Рынок вокруг. А впрочем… Машинально охлопываю низ живота. Не понял. Рука ещё раз щупает то место, где должен быть он, ради которого нас любят не по одному разу бабы, даже самые законченные стервозы. Теоретически и меня они могли желать. Вот именно – могли! А вот они-то и больше всех, в нём, родимом нуждаются. Ужас охватывает всего. Его нет! Совсем. Даже остатков. Ни малейшего намёка на нефритовый стержень, так любовно изображаемый в китайских трактатах и наставлениях. Волосы под повязкой поднимаются дыбом.

Хирурги-садисты отрезали под корень, пока без сознания был. Изуверы! По-моему, в фильмах ужасов видел, как женщины врачи, брошенные своими мужьями, начинали мстить всем мужикам. Под наркозом удаляли всю мужскую гордость. Хрусть – и под корень! Вжик скальпелем, и нету. Неужели это со мной произошло! Господи! За что! У меня и баб-то почти не было! Можно сказать – нецелованный я! Ни разу девчачью честь не порушил! Даже не знаю, что это такое в натуре. Чисто теоретически по книгам да фильмам. Можно сказать – чистый девственник. Классический. Как говорится – лопух!

В панике бросаюсь к выходу, точнее говоря, пытаюсь. В большом зеркале над допотопным жестяным умывальником жутким привидением отражается моя фигура в белом. Застываю древнегреческим статуем. Вижу перекошенное опухшее лицо. Повязку на голове. Ну и рожа у тебя, Шарапов! Кажется так говоривал один герой популярного сериала. Откуда-то доносится ехидная мысль: на свою бы посмотрел! Стоп! А я же себя в зеркале не узнаю! Совсем не узнаю. Да вроде бы я на бабу стал похож… Мама родная! Титьки выросли! Целых две. Опять из глубины подсознания долетает возмущенная эмоция. Из зеркала отражается незнакомая личность с огромным фингалом в пол-лица. Щека опухшая. Губы разбитые. Ну и уродина! Опять доносится какое-то возмущение и что-то похожее на рыдание – меня такую никто замуж не возьмет.

Маманя, я схожу с ума. Явное раздвоение личности. Классический пример параноидальной шизофрении на почве сексуальной истерии. Всё! Приплыли. Ау, могучие медбратья со смирительными рубашками, где вы, родные мои? А меня вылечите? Какое, нафиг, замуж. Мне жениться надо! Вдруг из глаз выкатились слезы, и я начал рыдать. Я тупо тыкал в своё отражение пальцем и выл по-бабьи. Дверь раскрылась, в помещение ворвалась испуганная дежурная медсестра с заспанным лицом.

– Хосподи, курсант Воронцова! Как ты меня напугала! Слышу вой и скулеж, а откуда доносится – не пойму. Поначалу подумала – нечистая сила у нас завелась в медсанбате. Перепугалась вусмерть. Мне бабушка маленькой всякие страсти рассказывала. Ну и чего вопишь на всю часть?

Я пытался что-то ответить, но язык мне не повиновался. Лишь тыкал пальцем в зеркало.

– Хосподи! А я-то думала! Да ничего с твоим лицом не будет. Это тебе лишь по первости кажется, что такая уродина в зеркале, это ты сама. Эка невидаль. Подумаешь, щеку на полметра разнесло, зато зубы целые и рожу особенно не попортила. А могла бы все передние вышибить начисто. Хотя нонче, бают, искусственные вставляют. От настоящих не отличишь. А можно и золотые. Как бы улыбнулась, так бы все хахали в округе и попадали. А синяк – тьфу! Глаз ерунда – пройдёт. Галина Петровна сказала, что через три недели и следа от него не останется. Ну пойдем, милая, в палату. Давай я тебе помогу. Двигай ножками. Раз-два. Раз-два. Вот так. Ещё ножку ставь. Как на плацу. Я же вижу каженный день, как вы ноженьки там свои задираете. Да так высоко! Задорно. Аж исподнее бельишко выглядывает. Совсем мужики стыд потеряли. Рази для этого нас природа красотой наделила, чтобы без толку на плацу ногами задираться? Наш плац – постель пуховая. Тут уж мы такое могём сотворить! Такое! И куда надо ножки свои белые закинем! Ну ножки-то переставляй. Раз-два. Раз-два…