Сержант в снегах - [37]
Я как мог постарался его утешить:
— Да у тебя пустяковые раны. Крепись, Минелли. Сзади идут санитары, они тебя подберут.
Я лгал: один черт знает, куда подевались санитары. Может, стоят на холме и ждут, чем все кончится. Но Минелли мне поверил. Он попрощался со мной и даже улыбнулся сквозь слезы. Я и рад был бы побыть еще с ним, да не мог — мои солдаты ждали на насыпи, а Антонелли громко звал меня. Минелли снова застонал:
— Бедный мой сынок, мой сынок. — И опять заплакал.
С края насыпи мы открыли ружейный огонь. Мошиони схватил ручной пулемет и тоже повел огонь по русским. Взглянув вниз, я увидел на снегу множество черных пятен. Но я знал: кое-кто в моей роте, чтобы не идти в атаку, притворился убитым. А нам предстояло выйти из укрытия. Мы примкнули штыки. Капитан проверил свой русский автомат, потом посмотрел на меня и сказал:
— Держись, земляк, этот бой — последний, — И стал отдавать приказы: — Ты, Ригони, пойдешь со своими людьми по этой дороге. А ты, — обратился он к Мошиони, — вначале пойдешь вместе с Ригони, а потом вон у той избы повернешь направо. Пендоли со своим взводом и Артико со вторым и третьим взводами пойдут со мной. Двинулись.
Мы побежали через железную дорогу, русские встретили нас автоматными очередями, но мы уже скатились по насыпи вниз. Моему взводу русские оказали слабое сопротивление, капитану с его двумя взводами пришлось тяжелее. Справа от себя я увидел русских солдат в белых маскхалатах, но никаких особых мер не принял, продолжил атаку. Наконец-то заговорила наша артиллерия, и я увидел, как русские отходят через главную площадь.
В одной из первых изб я оставил раненых. Попросил русскую женщину присмотреть за ними. В помощь ей я оставил Дотти из отделения Морески. Вместе с Антонелли, который нес станковый пулемет, я вошел в другую избу. Там я облюбовал позиции для пулемета. Один из солдат моего взвода шел за нами и нес ящик с патронами. Прикладом винтовки выбил окно и подтащил к нему стол с вышитой скатертью. На стол мы поставили пулемет и повели огонь через проем окна. Русские были от нас метрах в ста и стояли к нам спиной. Наш огонь застал их врасплох, но нам приходилось беречь патроны. Ребятишки в избе, едва мы открыли стрельбу, с плачем вцепились в материнскую юбку А сама женщина сохраняла полное спокойствие. Стояла и молча смотрела на нас. Во время короткой передышки я вдруг увидел, что из-под кровати торчат сапоги. Я поднял одеяло и заставил вылезти прятавшегося там человека. Это был высокий, худой старик, он испуганно оглядывался вокруг. Антонелли засмеялся и прогнал его в угол к женщине и детишкам.
Потом мы дали очередь по группе русских, которые тащили противотанковое орудие, но у нас оставалось всего три обоймы. Мы покинули избу и встретили Менеголо, который нес нам ящик с патронами. Меня взбесило, что Морески с остальными ящиками так и не появился. Антонелли и Менеголо установили пулемет за углом избы. Я прошел чуть вперед и показал им, в каком направлении вести огонь. Сам я через щели в изгороди повел стрельбу из карабина. Мы по-прежнему были позади русских солдат и создавали им немало трудностей в обороне. Меня не покидала надежда, что колонна тем временем спустится с холма, на котором мы ее оставили. Немного спустя русским удалось засечь нас, и вот уже противотанковый снаряд снес угол избы, прямо над головой Антонелли. Я крикнул ему:
— Надо сменить позицию!
Но Антонелли отозвался:
— Я поймал их в прицел. — И выпустил еще одну очередь.
Лейтенант Данда вместе с несколькими солдатами, кажется пятьдесят четвертой роты, попытался перебежать через дорогу и присоединиться к нам. Но из соседнего дома раздались два выстрела, и лейтенанта ранило в руку. Наша артиллерия давно уже молчала. У артиллеристов было мало снарядов, и они их уже все наверняка израсходовали. Но почему не спускаются главные силы колонны? Чего они ждут? В одиночку мы продолжать атаку не в состоянии, а ведь мы уже прорвались к центру Николаевки. Колонна могла бы спуститься под прикрытием нашего огня. А вокруг царила пугающая тишина. Мы ничего не знали даже о взводах, которые пошли в атаку вместе с нами.
Вместе с людьми лейтенанта Данда нас было человек двадцать. Что мы одни могли предпринять? К тому же у нас почти не оставалось боеприпасов. Связь с капитаном была потеряна. Приказов мы не получали. Как ни странно, я чувствовал голод — солнце уже клонилось к закату. Я пошел вдоль изгороди, и вдруг рядом просвистела пуля. Русские непрерывно вели за нами наблюдение. Я подбежал к одной из изб, постучался, вошел.
В избе — русские солдаты. Пленные? Нет. Они вооружены. На шапках у них красные звезды! А у меня в руке карабин. Остолбенело смотрю на них. Они сидят за столом и хлебают деревянными ложками суп из одной большой миски. А сейчас смотрят на меня, и ложки застыли в воздухе.
— Мне хочется ести, — говорю я.
В комнате сидят и женщины. Одна из них берет тарелку, половником из общей миски наливает в нее молочный суп с пшеном и протягивает мне. Я делаю шаг вперед, закидываю карабин за плечи и начинаю есть. Время остановилось. Русские солдаты смотрят на меня. Женщины тоже смотрят на меня. И дети смотрят на меня. Все молчат. Слышно лишь позвякивание ложки в моей тарелке.
Когда говорят: биография писателя — это его книги, обычно имеют в виду не реальные обстоятельства жизни писателя, а то духовное содержание, которое заключено в его творчестве. Но бывает и так: писатель как будто бы пишет только о себе, не отступая от действительно им пережитого, а между тем эти переданные точно и подробно факты его биографии, перенесенные на страницы литературного произведения, обретают особую нравственно–эстетическую значимость и становятся важнейшим компонентом художественного контекста.Именно так пишет Марио Ригони Стерн.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.