Серый кардинал - [75]

— Вы же видели, что Вивиан Дэрридж не понимает, что говорит, — с горечью напомнил я ему.

— Надо слушать именно тех людей, которые не понимают, что говорят.

Откровенное признание, выболтанное в ярости, пролило свет на загадку успеха Ушера Рудда.

— В тот день в Куиндле, когда я впервые встретил вас, вы уже пытались накопать что-то скандальное об отце, — заметил я.

— Нет.

— Он хочет каждого замазать грязью, — добавил Сэмсон. Я покачал головой.

— Кто приказал вам атаковать моего отца? — спросил я.

— Мне не нужно приказывать.

Хотя я и не кричал, голос звучал громко, а обвинения ясно.

— Вы всю жизнь с детства крутитесь среди машин. Это вы готовили аварию «рейнджровера», машины моего отца, заткнув вместо пробки картер свечой?

— Что?

— Это вы? Кто предложил вам это сделать?

— Я не отвечаю на ваши чертовы вопросы. На столе у Сэмсона Фрэзера зазвонил телефон. Он поднял трубку, недолго послушал и, сказав «о'кей», снова положил ее.

Ушер Рудд, конечно, знал газетное дело и подозрительно спросил у редактора:

— Вы сказали «о'кей», чтобы начинали печатать?

— Да.

Тут Ушер Рудд так разъярился, что его начало трясти.

— Вы печатаете без изменений, — кричал он. — Я настаиваю... Я убью вас... Остановите машины... Если вы не напечатаете то, что я вам сказал, я убью вас.

Сэмсон Фрэзер не поверил ему, и, несмотря на все бешенство Ушера Рудда, я тоже. Словом «убью» легко грозят, но редко воспринимают его буквально.

— Какие изменения? — резко спросил я.

— Он хочет, чтобы я напечатал, будто письмо сэра Вивиана фальшивка и вы подделали его подпись. — Голос Сэмсона звучал на более высоких нотах, чем обычно. — А история о том, что вы нюхали клей, стопроцентно стерильна, стопроцентно кошерна и что вы готовы на все... на все, чтобы отрицать ее.

Он взял со стола страничку, напечатанную на машинке, и помахал ею.

— И к тому же сегодня воскресенье, — добавил Сэмсон, — здесь, кроме меня и печатников, никого нет. А завтра газета будет отпечатана и готова для распространения.

— Вы сами можете внести изменения. — Ушер Рудд просто танцевал от ярости.

— И не собираюсь, — фыркнул Сэмсон.

— Тогда не печатайте газету.

— Но это же смешно.

Сэмсон протянул мне машинописный листок. Я опустил глаза и начал читать. А Ушер Рудд будто только и ждал момента невнимания с моей стороны. Он быстро рванулся к двери и, как обычно, молниеносно исчез. Но не к двери во внешний мир, а к дверям, разлетающимся, словно качели, во внутренний коридор, уходящий в глубину здания, — в переход к печатным машинам.

— Остановите его! — в ужасе завизжал Сэмсон.

— Там же только бумага, — заметил я, хотя и кинулся к двери.

— Нет... авария... он может сломать... удержите его.

Волнение редактора убедило меня. Я помчался за Ушером Руддом по коридору с маленькими кабинетами вдоль обеих стен. Потом еще по одному коридору. Через просторный холл с огромными бобинами — сырье для печати, газетная бумага. В маленькую комнату, где двое или трое мужчин управляли мерно постукивавшей машиной, выдававшей цветные оттиски. И наконец, еще одна раскачивавшаяся дверь в длинное помещение с высоким потолком, где стояли похожие на гигантские чудовища печатные машины. Это они каждый день выдавали двадцать тысяч экземпляров двадцатичетырехстраничной газеты, освещавшей жизнь большинства городов и поселков Дорсета. Это сердце и мышцы «Газеты Хупуэстерна».

Я влетел в помещение, где стоял негромкий гул машин. Восемь в ряд.

Посередине башня. Последняя из четырех машин с каждого конца накладывала только краски, красную, зеленую, синюю, на цветную шапку — крупный заголовок на всю полосу. Здесь печатался разворот, который будет первой и двадцать четвертой страницей газеты. Затем на очень старых, но хорошо работавших машинах печатались черно-белые полосы. Это и есть офсетный процесс.

Впоследствии я узнал, как технически машины работают. Но в то тяжелое воскресенье я видел только широкую белую ленту бумаги, намотанную на гигантские валы. Лента, переворачиваясь, переползала с одной машины на другую, словно собирала новости, покрывалась печатным текстом, пока не заканчивала путешествие в башне. Там широкая лента разрезалась на развороты, складывалась и выходила уже в виде газеты, которую все знают. Да еще вдобавок сосчитанная и связанная в пачки по пятьдесят штук в каждой.

Всеми машинами управляли два человека, которые проверяли, чтобы краска поступала равномерно, и постепенно увеличивали скорость оборотов гигантских валов. А бумажная лента быстрее продвигалась к финишу. Звонили предупредительные колокольчики. Нарастал гул.

Когда я влетел в длинное гудящее помещение, Ушер Рудд кричал одному из мужчин, чтобы тот остановил машины. Печатник смотрел на него, моргал, но не обращал внимания на его приказ.

Его коллега включил еще один сигнальный колокольчик и пустил печатные машины на полную мощность. Гул превратился в рев, и задрожал пол. Номер «Газеты Хупуэстерна» за понедельник, двадцать тысяч экземпляров, стал быстро перелетать с вала на вал, подниматься вверх на башню, а потом выскакивать внизу уже упакованным в пачки. Страницы газеты двигались так быстро, что можно было видеть только неясные темные пятна.