Серсо - [18]

Пауза.

Паша. Распаковывайте чемоданы, господа, дачный сезон продолжается.

Владимир Иванович сидит у забора. Выглядит он внезапно постаревшим, серое лицо, галстук развязан, костюм помят… Он кутается в плед.

Владимир Иванович. У меня все предки крестьяне были. Беднота. Несколько поколений в лаптях и в армяках ходили. Поэтому я, наверное, и предпочитаю костюм. Наследственность во мне как-то криво отразилась. Наоборот. Никакой другой одежды не признаю. Даже на юге – пиджак, галстук, ну разве что светлые брюки себе позволяю. И туфли с дырочками. В чем дело? Ничего не могу понять. Вот до чего доводит наследственная бедность. Или с едой у меня вечные счеты. В столовой берут белый хлеб и черный одновременно. Я не могу. Неграмотно! Или черный, или белый – вместе нельзя. Эдак можно дойти до того, что помазать черный кусок маслом, а сверху на него положить белый. Бутерброд с хлебом. Это же чушь. Нонсенс. Или еще – выпьют рюмку водки и запивают стаканом фруктовой воды. Я прямо завожусь! Напиток надо уважать. Смешай тогда прямо в стакане водку с «Буратино» и пей эту гадость. Одно и то же получится. А вот суп и варенное в нем мясо надо есть одновременно. Делают как – сначала суп выхлебывают, а потом в тарелке остается кусок мяса, он его отдельно солит, с горчицей, и ест. Неграмотно. Ведь сейчас второе подадут, зачем его дублировать? Там ты и будешь свой бифштекс ножом и вилкой разделывать. А суповое мясо надо потреблять параллельно с жидкостью. Будет грамотно. Если гарнир рис, никогда не ем с ним соленых огурцов и грибов. С картошкой – да! Это идет. А с рисом и макаронами не идет. Но картошку никогда не ем с хлебом. Считаю, картошка и хлеб эквивалентны. После обеда чай – неграмотно. Горячее заливать горячим?! Только компот. Он создает равновесие в желудке и обеспечивает счастливый финал обеду. Откуда это у меня все?! Нет, не нравлюсь я себе. Ничего не могу с собой поделать. Уж больно неграмотными были мои предки.

Валюша. Петушок, ты про моего мужа хотел послушать… Мой муж… Мой бывший муж был прохладным человеком. Никакого азарта – ни карты, ни ипподром… Он вообще ничем не увлекался. Не умел играть ни в одну игру, ничего не коллекционировал, не пил. И я тоже не была предметом его увлечений. Любил стоять у окна и смотреть во двор. Я иногда заглядывала ему в лицо, осторожно, как будто цветы поливаю, а сама так осторожно в глаза ему заглядываю. И всегда пугалась – до того ничего не было в его глазах. Ничего! По двору бегали дети, собаки, шныряли девочки в коротких юбках, мальчики в кожаных курточках… Но его взгляд был пуст. Причем внутрь себя он тоже не смотрел, из глаз его ничего не источалось ни в ту, ни в другую сторону. И я страшно обрадовалась, когда заметила однажды хоть что-то в его взгляде. К нам пришла студенточка из бюро добрых услуг мыть окна, быстро переоделась, завязала узлом свою ковбойку на смуглом животике, прыгнула на подоконник и запела. Вот тут-то и я увидела кое-что в глазах мужа. Я оставила эту певунью обедать. За обедом муж и на меня смотрел чуть внимательнее, чем раньше, что-то шевельнулось, тронулось в его душе. Между нами троими возникло напряжение. И знаете, мне это понравилось. Это было уже похоже на жизнь. У нее были такие тонкие желтенькие бровки, и вместо «л» она говорила «вэ». Я става пригвашать ее к нам убирать квартиру. Потом мы вместе обедали, пили чай, она мурлыкала свои песенки… И в один прекрасный момент они ушли из дома вместе, а я осталась одна. Я проиграла в этой игре. Но хоть что-то в нашей жизни произошло. А могли еще лет тридцать прожить без особых осложнений. Человек проснулся. Дай ему Бог.

Петушок. Мы познакомились с Валюшей в милиции. Произошла авария, автокатастрофа. На наших глазах. Но мы еще не были знакомы и даже шли по разным сторонам улицы. Никто не пострадал, просто испугался один старик, упал на мостовую. Нас повели в отделение как свидетелей, мы расписались в протоколе, и нас попросили проводить старика домой. Мы привели его в маленькую каморку, он прилег на диванчик и сразу заснул. Он лежал такой румяный и счастливый – как в гробу. Мы сидели на двух стульях, поставленных рядом, – как в кино. Мы сидели, старик спал, время невозвратно уходило, пахло яблоками… А потом мы поцеловались. В этот момент старик открыл глаза и сказал: «Поздравляю», – и снова заснул. Потом он часто давал нам ключ от этой самой каморки.

Из дома выходит Кока со своим потрепанным портфелем, садится на лавочку.

Пауза.

Надя. А я, наверное, замуж пойду. За летчика, вернее, за вертолетчика. Я его в «Воздушном транспорте» вычитала. Он военный подвиг совершил – вертолет посадил на танцплощадку. Провода гитарам не порвал – все вежливо. У него над городом авария произошла, кругом дома, садиться некуда, он на танцплощадку и уместился. Поломку ликвидировал, перед танцующими извинился и снова улетел. И снова все затанцевали. Я как заметку прочитала, сразу ему в часть написала, он ответил. Очень вежливо.

Валюша. Ну, ты, Надька, даешь!.. Он красивый?

Надя. Ой, мне, как всегда, не повезло! Заметку без фотографии напечатали. А уж когда он мне карточку прислал, посмотрела – матушки!