Серое небо асфальта - [2]

— Они что, вместе вышли? — спросила она себя, но "себя" промолчало, может и ответило, но как-то невнятно… если ответило вообще.

Нажав рычажок унитаза, и поправив одежду, Лиза взглянула в зеркало и, кажется, осталась довольна: мешки под глазами несколько уменьшились наливной пузатостью — не зря пила минеральную воду всю неделю. Она открыла дверь и покинула туалетную комнату. Оставалось только накинуть плащ.

— Странно, — обе пары туфель Дмитрия (Дима у нас — муж) стояли на обувной полке… — пыльные, с остатками вчерашней грязи на подошвах, — заболел что ли? — Не снимая своих туфель, она прошла в спальню и подошла к бугорку на кровати. — Митя! — её рука похлопала по пузырящемуся холмику одеяла… — Дорогой, ты ведь опоздал на работу! — Бугорок молчал, как могила. Она снова похлопала и уже более взволнованно сказала: — Милый, твоя, то есть, в принципе, наша премия — тю-тю!.. Ты опоздал в банк и теперь, если конечно жив и ничем не болен, мы не получим сто долларовой прибавки к твоему жалованью!

— Если ты ещё две минуты проторчишь здесь, то мы не досчитаемся и твоей премии, — проворчал бугорок и громко вздохнул… но не разверзся.

— Ты прав, чёрт тебя дери! — она крутнулась на острых каблучках, словно хотела просверлить дырку в полу. — Но вечером… — не договорив и взволновав застоявшийся спёртый воздух спальни своим телом, безжалостно вспорола его плотную затхлость высокой, поднятой бюстгальтером, грудью, вылетела за дверь, схватила с вешалки плащ и, хлопнув плоской филёнчатой древесиной, торопливо застучала каблучками по лестнице.

Дима, чуть привстав, подождал, когда ударит дверь внизу, и откинул одеяло… Подобно одеялу, откинувшись, но на подушку, посмотрел на свои волосатые ноги… их было две — на всей площади, (значит, я правильно написал, что "на свои") и попытался почувствовать себя счастливым…

Тщетно!

Вчера, на работе — в многолитровом банке, — он вдруг ощутил, что глубоко… нет… безмерно несчастен! Почти всю сознательную, на обывательско — мещанском уровне, жизнь, с 9-00 до 17, дурацкая, стремящаяся на встречу каждому клиенту, улыбка не сползала с его лица, она просто оседлала его, прилипла, как маска паяца, как "железная маска", как заржавевшее на всю жизнь забрало… и вечером, дома, он мучительно пытался стянуть обратно, сжатую, местами, за день и растянутую в разные стороны, кожу лица… — смотря телевизор, жуя безвкусный от этого ужин, натягивая пижаму и… даже жену, изредка.

Когда Лиза, видя его гримасы, спрашивала: что с лицом, он жаловался: мол, в банке, наверное, неправильно настроены кондиционеры, и сушат воздух, ну и его кожу, сообща. Не мог же он сказать ей, что просто, смертельно устал улыбаться. Хотя, может, именно она бы его поняла, ведь сама тоже старалась делать это реже или только губами, боясь лишних у глаз — морщинок — смешинок.

— Жаль! — подумал Дмитрий и спустил ноги с кровати. — Говорят, что смех и улыбка продлевают жизнь! А я ненавижу улыбаться, из-за этого разучился смеяться! Но ведь здоровье важнее! Придётся отвыкать от ненависти к улыбке, как от курения или алкоголя. Но ведь я почти не пью и не курю!? Может сделать это, как следует и неоднократно, по Фрэду… не по Фрэду — Федоту, бестолочь, а по Фрэйду! — поправил он себя. — Методом вытеснения: с похмелья начнётся депрессия, а тут мой припасённый заранее смех и улыбка… Так можно и практику открыть — психоаналитика. Ха-ха… лечение от депрессии — работа в банке! Надоело улыбаться — забухал, надоело бухать — работать! А, может, любая работа лечит от депрессии? почему именно — в банке? даже в бочке! любая работа, дающая возможность быть независимым от… ой, от чего же? А ну да, от зависимости работать! Что же получается… зависимость от зависимости? белиберда какая-то! — Он задумался и пока думал, прошёл в ванну… Там он тоже долго думал: стирая зубной щёткой эмаль с зубов, полоща рот дубовым экстрактом, чтобы не только дёсна, но и губы дубились и не спешили дурацки улыбаться. И когда вспомнил, что нужно бы побриться, понял, чего не хватает и в чём выход из зависимости от зависимости. Свобода — только она могла гарантировать исключение зависимости! — Бриться не буду, борода, надеюсь, придётся к лицу! Хотя, собственно, какая теперь разница?! — сказал он и отодвинул в сторону маникюрный набор. — Ногти стричь тоже, пока не станут мешать. Прочь условности, человек столько себе напридумывал обязательств, что не успевает за ними жить. А ведь жизнь — одна, по крайней мере — эта, такая вот — земная! Работу надо найти полегче — сторожем где-нибудь — ночным, чтобы мой свободный облик не шокировал окружающих и наоборот — пугал воров, да хоть и ворон! Но Лизе всё это не понравится… однозначно! — пожевав губами, он шумно засопел, вдыхая огромными порциями и обогащая мозг кислородом для более глубокого анализа. — Ну и хрен с ней; кому не нравится — до свидания, свобода дороже давно подгнивших уз, всё это — сплошное ханжество, лицемерие, и ещё страх одиночества. Привычка, вот главный враг свободы! Сын давно вырос, скоро из гнезда упорхнёт, а я что, опять улыбаться всяким уродам, да хоть и не уродам, а всяким красавцам — опять улыбаться?! Да пошли вы!.. — швырнув полотенце в угол, нарочито не заметив призывно торчащих из кафеля крючочков, он вышел на простор прихожей. Из кухни потянуло запахом остывающего кофе, и аппетит возвестил о себе тревожным гудком под ложечкой. — Вот если бы ещё абстрагироваться от еды, было бы дело, ведь её нужно добывать, а в городе бананы не растут и ананасы, финики, кокосы, колбасные и хлебные деревья, короче всякая вкусная питательная гадость. Возможно, придётся переезжать туда, где растёт, но это тоже не проблема, главное настроиться.