Сергей Иосифович Гессен - [4]

В этих условиях для сохранения педагогической практики Гессен решил перейти преподавать русский язык на недавно открытом отделении русской словесности. Для студентов отделения его языковые лекции стали интереснейшей частью учебной программы. Понятно, что для такого эрудита, каким был Гессен во всех гуманитарных сферах, лингвистический анализ был поводом для увлекательных и блестящих экскурсов не только в философию языка, но и в историю философии, искусства, в историю культуры в целом. Он излагал материал так, как это делали, наверное, древние философы-грамматики. Те, кому посчастливилось слушать его лекции той поры, надолго сохранили их в своей памяти.

Но переход Гессена на русское отделение не уберег его от новых неприятностей. Так, в 1949 г. Комитет защиты мира организовал акцию «призыва» к ученым, имеющим широкий круг международных научных связей, вести на Западе пропаганду «мирной политики СССР». Активное проведение этой «акции» граничило с прямым шантажом. Но Гессен, несмотря на давление партийных активистов, отказался участвовать в этом унизительном фарсе. Еще одно тяжелое испытание ждало его на Всепольском педагогическом съезде: несправедливые нападки на «реакционного эмигранта» исходили от нескольких бывших его учеников.

Конечно, Гессена, как истинного философа, в этих тяжелых условиях спасала его неколебимая вера в смысл истории, уверенность в преходящем характере наступившей дикости. Но его сердце неумолимо слабело, и 2 мая 1950 г. С. И. Гессен скончался. Согласно его последней воле, он был похоронен с соблюдением православного обряда на Лодзинском православном кладбище. Похороны собрали на кладбище несколько сот человек. В лице Гессена преподаватели и студенты чтили не только русского педагога-эмигранта: это была явная антисталинская демонстрация. Над его гробом выступал друг покойного и его философский противник, профессор Котарбиньский. Свою речь он начал словами: «Нас оставил человек редкостного благородства, и большой мудрец…»

На кончину Гессена русская философская печать в эмиграции отозвалась рядом некрологов. Упомянем прежде всего полный теплых слов некролог о. В. Зеньковского[12]. Друг юности и соратник по «Логосу» Ф. А. Степун отозвался дружескими воспоминаниями ранних лет совместной работы по «Логосу»[13]. Затем наступило полоса долгого забвения…

Это замалчивание имени Гессена продолжалось довольно долго и в польских научных кругах, и тем более в советской историко-философской науке. Лишь в Италии педагогическая деятельность Гессена была оценена по достоинству. Можно уверенно сказать, что философия педагогики Гессена реально повлияла даже на ход реформ в итальянской школе. Его труды не раз переводились на итальянский язык. Известный педагог Луиджи Вольпичелли пропагандировал его идеи в публиковавшейся издательством «Авио» серии «Проблемы педагогики»[14]. Интерес к педагогическим идеям Гессена в Италии вполне оправдан: для родины Бенедетто Кроче соединение социально-либеральной ориентации с философским идеализмом было вполне понятно и объяснимо. Со временем и Польша признала выдающиеся заслуги Гессена в области философии культуры, теории педагогики. С конца 50-х гг. стали издаваться его педагогические и философские сочинения[15].

* * *

В философии Гессена острое ощущение глубокого кризиса европейской цивилизации, в том числе и кризиса европейского либерализма, соединилось с твердой уверенностью в том, что «вечная истина» этой цивилизация, так же, как и «вечная истина» либерализма, будет спасена. Непоколебимому оптимизму гессеновской философии всеобщего примирения сопутствовал уверенный спокойный героизм стоического толка. Таков был его способ противостояния тем настроениям катастрофизма, которые были так распространены в то время, в которое ему пришлось жить. В молодости Гессен видел Первую мировую войну, затем – падение царизма, большевистская революция и гражданская война; в зрелом возрасте – появление тоталитарных режимов, ужасы нацистской оккупации в Польше и наконец крах «старого мира» в Восточной и Центральной Европе. Даже расцвет философской и литературной культуры в предреволюционной России был проникнут предощущением трагедии. Многие русские мыслители того времени воспринимали грозящую катастрофу как полное тайны провиденциальное событие – как наказание за прежние грехи России и возможную надежду на мессианское возрождение. Стоит в связи с этим вспомнить знаменитое стихотворение В. Брюсова «Гунны»:

Бесследно все сгинет, быть может,

Что ведомо было одним нам,

Но вас, кто меня уничтожит,

Встречаю приветственным гимном.

Однако исторический оптимизм Гессена не позволял ему погрязнуть в мрачных размышлениях о конце истории. Верный ученик Г Риккерта, Гессен считал, что сфера «объективных ценностей» проходит через всю историю человечества и наполняет ее высшим смыслом. Уверенность в конечном торжестве мира высших ценностей отличала его как от некоторых наивных либералов, отказывающихся признать глубину охватившего их мир кризиса, так и от либералов разочарованных, полностью погрузившихся в мрачные пророчества или увязнувших в эсхатологических грезах. Гессен до конца своих дней оставался русским европейцем, свободным от эмигрантских комплексов. Он не позволял себе быть настолько подавленным трагедией России, чтобы оказаться равнодушным к проблемам всего остального мира. Его глубокая преданность европейскому либеральному наследию тесно сочеталась с убежденностью в том, что для спасения истины либерализма необходимо ее отрицание и дальнейшее диалектическое переосмысление. Все его работы о педагогике, праве и политической экономии были задуманы как «прикладная философия», и этот термин означал для него попытку реализовать высшие ценности и таким образом преодолеть всякий возможный кризис. Его творчество всегда – это борьба с релятивизмом и субъективизмом, и вместе с тем, с неприятием ложных абсолютов.