, от которой наша отличается однако тем, что: 1) история для нас столь же объективная наука, как естествознание, почему мы и считаем наименование ее “субъективирующей” наукой неудачным и 2) история оперирует также с понятиями причинности и необходимости, а не ставит своей целью только изложить содержание человеческого воления… Наконец, от точки зрения “марбургской школы” (Коген, Наторп, Штаммлер) наша точка зрения отличается тем, что история не есть для нас учение о прогрессе и долженствовании и не зависит от этики»
[97]. Что же разделяет Гессен в индивидуализирующем методе истории с Риккертом? В основе естественнонаучного обобщающего метода находится установка на преодоление экстенсивного и интенсивного многообразия действительности. Но там, где нет установки на преодоление экстенсивного многообразия действительности, а остается только интенсивное, «не исключена возможность того, что существует род научной обработки, который находится в совершенно ином, так сказать, более близком отношении к эмпирической действительности, чем естествознание, и которому, хотя он и не может охватить всего интенсивного многообразия своего материала, тем не менее никогда не приходится иметь тенденцию все более и более удаляться от эмпирической действительности»
[98]. Такой тип обработки действительности имеет установку на постижение эмпирической действительности с точки зрения ее индивидуальности и единичности. Риккерт выделяет две установки постижения реальности: «Вся эмпирическая действительность может быть подведена еще и под иную точку зрения, чем та, сообразно которой эта эмпирическая действительность есть природа.
Она становится природой, коль скоро мы рассматриваем ее таким образом, что при этом имеется в виду общее; она становится историей, коль скоро мы рассматриваем ее таким образом, что при этом имеется в виду частное»[99]. Отсюда следует для Риккерта, «что понятие “исторического закона” есть contradictio in adjecto, т. е. историческая наука и наука, формулирующая законы, суть понятия, взаимно исключающие друг друга»
[100]. Индивидуальное не может быть общим, оно находится в допонятийной, а, следовательно, в иррациональной действительности: «Эмпирическая действительность, как она есть, не может входить ни в какую систему понятий и… поэтому она образует предел всякого познания при посредстве понятий»
[101]. Означает ли это, что вся действительность и все историческое, подобно личностям, иррациональны, что нет логического основания для индивидуального, или же есть индивидуальная причинность? А если есть, то каково ее значение в истории? В этом и заключается основной вопрос диссертации Гессена. Первоначально он отмечает, что понятие
индивидуального употребляется им как
противоположное общему, но оговаривает, что впоследствии оно будет понятийно расстроено и конкретизировано, а применительно к истории оно дополнится понятием исторического
целого.Поскольку понятие индивидуального применяется Риккертом ко всей, не только исторической, но и природной действительности, то в результате это означает возможность применения индивидуализирующего метода не только к исторической реальности. Гессен, не соглашаясь с Риккертом, проводит принципиальное различие. Первоначально он, вслед за Риккертом, различает понятия одноразового (einmalig) от индивидуального в истории, последнее образовывает нечто незаменимое, нераздельное, единое одноразовое. Однако первое означает одноразовое в экспериментальной действительности, проявление в одном экземпляре общеродового понятия. Общее (das Allgemeine) в смысле исторической целостности коррелирует с одноразовым в смысле исторически индивидуального. Понятие общего применимо ко всей действительности, а «историческая общность (Allgemeinheit) является ценностно ориентированной (wertbezogene) общностью целого (курсив мой. – Ю. М.), каждая часть которого означает индивидуальный член, обладающий или непосредственной или опосредованной связью с какой-либо ценностью»[102].
При объяснении необозримо многообразных исторических событий в их взаимосвязи следует, по Гессену, руководствоваться принципом «точно соответствующего включения объясняемого события в непосредственно охватываемое целое»[103], осознавая при этом, что это только точка зрения, определенный вид понятийной обработки единой объективной действительности, а именно исторический, а не сама действительность. Гессен отмечает, что здесь разрабатываемый им трансцендентальный эмпиризм, определяющий философию как науку о ценностях, осознает, что он не может решать эмпирических проблем и примиряется с опознанием своих границ.
Специфика познания исторической причинности по отношению к причинности действительности состоит в своеобразии выбора типа причины на фоне их бесконечности: «она [историческая причинность] персонифицирует все эти причины (курсив мой. – Ю. М) в своем собственном лице. <…> История… как раз исключает непосредственные действительные причинные связи, чтобы довольствоваться “персонифицированной” причиной»[104]. Гессен приводит пример смерти Цезаря, причиной которой стали «кинжалы заговорщиков» и которая означает больше, чем физический акт смертельного удара, она объясняет исторические события, дает им обоснование. Гессен соглашается с М. Вебером, который для понятийного объяснения исторических отношений использует понятие «реальной основы» (Realgrund) и противопоставляет его понятию «познавательной основы» (Erkenntnisgrund). После рассмотрения специфики исторической причинности по отношению к естественнонаучной Гессен констатирует, что «мы не можем знать», «где находятся границы между действительностью и двумя ее охватывающими мирами естествознания и истории»
