Сергей Есенин. Казнь после убийства - [27]

В то время у Жоржа имелось более надежное временное пристанище — газета «Беднота», та самая, которую до 1924 года возглавлял Лев Сосновский, усердно рывший яму Есенину, видевшему в нем «маленького картофельного журналистика», одного из тех, которые «и впрямь стали отстаивать точку зрения скотного двора» (статья «Россияне»). Георгий Феофанович вращался в кругу именно таких типов. Среди них — критик Осаф Литовский, прототип Латунского в «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова. Прототип знал Устинова с 1918 года по совместной работе в «Известиях», в 1930-м дал ему следующую партийную рекомендацию: «С 1925 года т. Устинов во все время моего заведывания редакцией "Бедноты" работал в этой газете в качестве литературного сотрудника, разъездного корреспондента и ездил по провинции и в деревню по специальным заданиям и сотрудничал также в бюро расследования. <…> Много работал, причем я никогда не замечал, чтобы тов. Устинов в своей работе отклонился от генеральной линии партии. В последнее время тов. Устинов работает в качестве нештатного политредактора Главреперткома. Все его отзывы и рецензии о поручаемых ему пьесах свидетельствуют о правильной политической установке и идеологической выдержанности».[37]

Настоящее свидетельство Литовского окончательно убеждает: в декабре 1925 года Устинов не являлся штатным сотрудником ленинградской «Красной газеты», а милицейский «Протокол опроса» с приписываемыми ему показаниями — фальшивка.

В одном номере с Устиновым, утверждают есениноведы, жила его жена, Елизавета Алексеевна (родилась в 1897 году в Тверской губернии, в 1921 — м переведена из Центропечати в Наркомпрос, где служила секретарем секции беллетристики и поэзии). О ее почти материнской опеке поэта трогательно писали газеты. За ее подписью опубликованы воспоминания, идиллически рисующие отношения» «тети Лизы» и ее беспомощного подопечного; правда, «тетя» на два года моложе Есенина, но не стоит обращать внимания на мелочи, почитаем ее (?) заметки: «27-го [декабря 1925 года] я встретила Есенина на площадке без воротничка и без галстука, с мочалкой и с мылом в руках. Он подошел ко мне растерянно и говорит, что может взорваться ванна: там будто бы в топке много огня, а воды в колонке нет». Оказывается, чудак-поэт решил принять ванну, но заподозрил неладное и побежал жаловаться «тете Лизе». Милая картинка, если бы не одна любопытная деталь: в 5-м номере, как выше уже было сказано, ванны не было, что подтверждает инвентаризационная опись «Англетера», как не было и телефона, по которому якобы названивал поэт. Если верить «тете Лизе», то в номере Есенина не было ни чернил, ни чайника, ни других бытовых мелочей. Все это, мягко выражаясь, более чем глупые выдумки: в фешенебельном отеле постояльцы могли в любую минуту вызвать дежурного коридорного или горничную — они обеспечивали уют и порядок.

Не меньшее недоумение вызывает и статья за подписью Устинова: «Днем, перед роковой ночью, Сергей, когда мы были вдвоем в его комнате, нежно спрашивал меня про мою жизнь, сидя у меня на коленях. Спросил об одной девушке, о Р. П. И когда я ему ответил, он долго плакал, склонившись ко мне на плечо. <…> Сергей был совершенно трезв»[38].

Нам хорошо известен жесткий стиль публициста и беллетриста Устинова, не отличавшегося сентиментальностью. Бывший матрос-бузотер, подпольщик-конспиратор, задира-журналист не мог писать так слезливо-кудряво. Невозможно себе представить и «хулигана» Есенина, автора «Москвы кабацкой», рыдающим на коленях Жоржа.

Устинов не мог возражать против использования своего имени во всей этой грязной истории — его, дисциплинированного партийного бойца, особенно и не спрашивали.

Между тем у самого Устинова отношения с партией сложились плохо. В конце 1924 года зав. орготделом костромского губернского комитета РКП(б) Моисеев обратил внимание, что Георгий Феофанович, главный местный политпросветчик и страж коммунистической идеологии, не предъявляет партбилет и не платит членских взносов. О такой странности поставили в известность Центральную контрольную комиссию (ЦКК) при ЦК РКП(б). Устинов всполошился и направил своему близкому знакомому Емельяну Ярославскому (Губельману), секретарю ЦКК, доверительную записку:

Дорогой Емельян!

17 декабря 1924 г. я послал Вам по адресу ЦКК письмо с партбилетом. До сих пор я не имею никаких сведений. <…> С товарищеским приветом Г. Устинов, 6 февраля 1925 г.

Кострома. Советская ул., 1-й Дом Советов, к. № 38[39].

Ровно на две недели опоздал Георгий Феофанович. При участии «дорогого Емельяна» уже состоялось его исключение из партии, о чем свидетельствует следующий документ:

Дополнение к протоколу № 160

Постановления распорядительной части заседания Партколлегии ЦККРКП(б) от 26-1-25-го года. Слушали:

№ 3. У-80-4. Устинов Теоргий Феофанович, б[ывший] чл[ен]РКП(б) с 191 7года, З6 лет, самообразование в размере средней школы, сын крестьянина, по специальности литератор, журналист. При царизме арестовывался и сидел в тюрьмах около 2-х лет. Занимает должность губинспектора по делам печати и зрелищ и завед[ует] Губполитпрос-ветом г. Костромы.