Сергей Дягилев - [110]

В дальнейшем со стороны Дягилева было несколько попыток привлечь экстравагантную Луизу Казати к участию в спектаклях «Русских балетов». Ему она понадобилась «просто как восхитительный силуэт», вероятно, так же как и Ида Рубинштейн, полагали наблюдательные современники. В театральных программках имя Казати не встречалось, тем не менее у Бакста сохранился эскиз её восточного костюма к балету «Синий бог», датированный 1912 годом.

На упомянутом выше венецианском рауте за ужином Вацлав сидел рядом с Айседорой, которая вдруг заявила ему, что они непременно должны пожениться: «Подумайте только, какие замечательные дети родятся у нас. Они будут танцевать как Дункан и как Нижинский». И тут же пригласила своего соседа по столу на танец. «Айседора сцепила руки за головой, побуждая Нижинского обнять её за талию, и томно закрыла глаза, отдаваясь ритму вальса. Нижинский повёл её в танце… Это было незабываемое зрелище: два балетных гения, две полярные школы, забыв обо всём, самозабвенно и довольно неуклюже кружились в вихре вальса… На последней ноте Айседора всей своей тяжестью рухнула на диван. Все засмеялись и зааплодировали», — вспоминала одна из участниц этого вечера.

Нижинскому надо было успеть к открытию сезона в Мариинском театре, поэтому Дягилев выехал с ним в конце августа в Россию. Тем временем Астрюк, узнавший о планах своего бывшего компаньона, а ныне конкурента, писал Кшесинской: «Мне стало известно, что месье Дягилев недавно договорился о том, чтобы провести сезон в Парижской опере в будущем году. Знаете ли Вы об этом и интересует ли это Вас?» Астрюк разными способами зондировал почву, собирая сведения о положении Дягилева в Петербурге. При этом он преувеличивал свою роль в организации Русского сезона, который, по его утверждению, состоялся в Париже всецело благодаря ему.

Его непомерная претенциозность ярко проявилась в письме Шаляпину, заключившему новый контракт с Дягилевым на будущий сезон 1910 года. Желая переманить знаменитого певца на свою сторону и обвинив Дягилева в чёрной неблагодарности, Астрюк предупреждал Шаляпина: «…я намерен предпринять самые решительные шаги, чтобы положить конец этой скандальной ситуации. Как вы знаете, я обладаю определённым оружием, но есть ещё более действенное — смертельное, которое я приберегу до подходящего момента. Сегодня я объявляю войну, потому что меня принудили к этому». Беспощадный Астрюк действовал угрозами, был готов пойти на шантаж, на подкуп, и всё это ради того, чтобы уничтожить дело «самозванца» Дягилева, и в первую очередь вырвать из его рук Шаляпина, которого он хотел привлечь к своим театральным проектам. Борьба за выдающегося певца, продолжавшаяся около трёх месяцев, не принесла желанной победы Астрюку. Подписать с ним контракт, суливший очень большой гонорар, Шаляпин наотрез отказался.

По той же разгромной дягилевской теме Астрюк общался с великим князем Николаем Михайловичем, приехавшим ненадолго осенью в Париж. Затем в парижском отеле он встречался с великим князем Андреем Владимировичем и получил от него ценный совет — обратиться к министру Императорского двора барону Фредериксу и представить ему подробный отчёт о деятельности Дягилева за прошедший Русский сезон. В этом досье, составленном на одиннадцати страницах, Астрюк назвал своего соперника «непрофессиональным импресарио, репутация которого в Париже сильно подмочена», и утверждал, что его постоянное невыполнение контрактных обязательств «скомпрометировало во Франции доброе имя Дирекции Императорских театров».

Цель таких высказываний была предельно ясна — навсегда лишить Дягилева государственных субсидий, что и было достигнуто, а также изолировать его от артистов Императорских театров. Для переписки со своими агентами и петербургскими участниками интриги Астрюк применял методы конспирации и даже изобрёл специальный код, в котором присвоил себе имя Кризаль (честный, добропорядочный герой пьесы Мольера), а Дягилева пренебрежительно назвал Бродягой.

Конфликт не обошёлся без участия великого князя Сергея Михайловича, представлявшего интересы всего Русского театрального общества, но в первую очередь Кшесинской. Он был очень недоволен тем, что великая княгиня Мария Павловна позволила Дягилеву заручиться её покровительством. Желая нейтрализовать её влияние, Сергей Михайлович тоже написал письмо министру двора, в котором обрушился на «шантажную» антрепризу Дягилева и советовал принять срочные меры, «дабы прекратить наживу под флагом Императорских театров». Кроме того, он настоятельно рекомендовал в следующий раз послать в Париж труппу Императорского балета во главе с несравненной Матильдой Кшесинской. Своим вмешательством Сергей Михайлович ещё больше запутал ситуацию, которая складывалась в ряд придворных параллельных интриг, что было только на руку врагам нашего героя.

Война Дягилеву, объявленная Астрюком, продолжалась до тех пор, пока несколько влиятельных парижских дам, среди которых была Мися Эдвардс, не проявили инициативу, чтобы заключить перемирие двух враждующих сторон. Взяв на себя посредническую роль, эти дамы в середине декабря в Париже свели Дягилева и Астрюка для обсуждения их разногласий. Переговоры, в которых участвовали также Х.-М. Серт и Р. Брюссель, шли несколько дней и, к общей радости, увенчались успехом.