Серьёзные забавы - [8]
«ТОТ ЮНЫЙ ГЕНИЙ»
24 августа 1770 года юноша семнадцати лет поднялся к себе в мансарду в доме № 39 по Брук-стрит недалеко от Лондонского района Холборн, собрал кипу рукописей и документов и принялся рвать их в клочки. Покончив с этим занятием, он лег на кровать, налил себе вина, всыпал изрядную дозу мышьяка и залпом выпил; так умер самый одаренный и самый несчастный из литературных мистификаторов — Томас Чаттертон.
Чаттертон родился 20 ноября 1752 года в Бристоле, в бедной семье. Отец его был на семнадцать лет старше матери и умер за три месяца до того, как Томас появился на свет. К тому времени он занимал полуофициальное положение в церковном хоре и был учителем Рэдклиффской приютской школы, или школы св. Фомы. Он тонко чувствовал музыку, страстно любил читать и с особым удовольствием предавался изучению древностей. Мать Чаттертона, женщина экспансивная, деятельная, после смерти мужа содержала семью, зарабатывая превосходным шитьем и вышиванием.
В пять лет Томас Чаттертон был неуравновешенным строптивым ребенком и ни за что не хотел учиться тому, чему его пытались учить. Томас вечно задирал своих сверстников и обращался с ними как со слугами. Так продолжалось до семи лет, когда он нашел у отца старую Библию, выучился читать, и с тех пор у него пробудился интерес к отцовским книгам. Особенно ему нравились огромные рисованные инициалы. Вскоре интерес к книгам стал почти фанатичным, мальчик читал беспрерывно, и матери приходилось отбирать у него книги. Томаса это чрезвычайно огорчало, и он стал пропадать в близлежащей церкви св. Марии Рэдклиффской. Помощником священника там был его дядюшка, и они часами беседовали, а иногда Томас бродил по кладбищу, разглядывал надписи на могильных плитах. Занятие это все сильнее увлекало его, богатое воображение помогало представить, какими умершие были при жизни. Они стали его друзьями; эти призрачные фигуры казались ему товарищами, в которых он так нуждался. Все отдаляясь от семьи и друзей, он все больше привязывался к церкви св. Марии.
В 1760 году, когда Томасу исполнилось восемь, его отправили в Колстонский приют. Там ему выдали синее, похожее на монашеское, одеяние. Новый наряд нравился мальчику: он походил на старинные одежды и возбуждал его любовь к прошлому. Сама же школа его разочаровала; малейший признак незаурядности в воспитанниках встречал полное равнодушие тамошних наставников. Друзей среди учеников у него почти не было. Томас предпочитал общество старших, тех, кто мог разделять его не по годам взрослые интересы. Первые месяцы в Колстоне прошли очень одиноко, а во время каникул мальчик целыми днями просиживал на чердаке родного дома, где книги помогали ему погрузиться мечтами в пятнадцатое столетие. К десяти годам все свои карманные деньги Томас тратил в ближайшей библиотеке — там книги давали на дом, — зачитываясь трудами по истории и богословию.
Он стремился к одиночеству и часы досуга проводил за книгами, знания его становились все обширнее, и вскоре он стал доверять свои мысли бумаге, сочиняя стихи. В 1763 году — Томасу тогда было 11 лет — на кладбище церкви св. Марии Рэдклиффской сломали замечательный крест тончайшей работы, простоявший там три столетия. Чаттертон написал яркое сатирическое стихотворение об этом варварстве и послал в местную газету, где оно и было опубликовано 7 января 1764 года. Хотя это сатирическое стихотворение было религиозным по духу, Чаттертон склонялся к более широким сатирическим темам, стремясь добиться остроты в оценке характеров.
Томас по-прежнему не питал особого почтения к школе — ни к учителям, ни к ученикам. Исключение он делал лишь для Томаса Филлипса, помощника учителя, человека умного и начитанного. Чаттертон очень высоко ценил Филлипса и именно ему показал несколько рукописных пергаменов, якобы принадлежащих перу «Т. Раули, приходского священника». Томас Раули жил в XV веке в Бристоле, и юный Чаттертон решил подписать его именем свои мистификации. Он утверждал, что нашел рукописи в церкви св. Марии Рэдклиффской. Томас показал Филлипсу стихотворение «Элиноур и Джуга» — прелестный диалог, написанный в изящной меланхолической манере необычным, старинным почерком, разобрать который было необычайно трудно. То была трогательная история двух молодых дам, скорбящих о гибели своих возлюбленных на войне Алой и Белой роз. Позднее, в мае 1769 года, поэма была опубликована в «Таун энд кантри мэгэзин», и доктор Грегори назвал ее «историей на редкость прекрасной и трогательной». Филлипс был ошеломлен находкой, а Чаттертон горд тем, что сумел заинтересовать любимого учителя. Последующие два года соученики относились к Томасу с чрезвычайным уважением и нередко просили его сочинить сатирическое стихотворение, обычно о ком-нибудь из учителей. Томас даже показал своим школьным товарищам, как можно состарить пергамен, натерев его землей и подержав над горящей свечою.
Чаттертон по-прежнему посещал скучные занятия в Колстоне, но много времени проводил и за своими книгами по истории, богословию, философии и радовался любому чтению, способному утолить его не по годам развитые интересы. В последние школьные месяцы Чаттертон встретил двух людей, которым суждено было серьезно повлиять на его жизнь. Первым был Уильям Барретт, врач, увлеченный историей Бристоля. Томас часто бывал у него, главным образом привлекаемый большой и хорошо подобранной библиотекой. Долгие часы проводили они в беседах и спорах, и Барретту нравилось, как загорается в споре его молодой друг. Чаттертону и самому была по душе эта дружба, и порой он вознаграждал своего старшего друга «найденными» старинными пергаментами, планами и документами по истории Бристоля, доставляя Барретту безмерное удовольствие. Вторым из друзей Чаттертона был Джордж Кэткот, самодовольный эгоистичный человек, полная противоположность Барретту, обладавший, однако, полезными, на взгляд Чаттертона, знаниями. В расчете на него Чаттертон создал несколько произведений, в том числе «Бристоускую трагедию, сиречь смерть Чарлза Бодена», искреннюю и пламенную балладу. В основе ее сюжета — смерть Чарлза Бодена, сторонника Ланкастерской династии, который замыслил убить графа Уорика, но был схвачен, заключен в тюрьму и затем повешен в Бристольском замке. Чаттертон сочинил также «Эпитафию Кэнингу», неторопливо разворачивающиеся стихи, текущие плавно, как тихие струи Эйвона, на берегах которого происходит действие. Это история Уильяма Кэнинга, главы городского магистрата Бристоля в XV веке. Чаттертон наткнулся на его имя в церкви св. Марии Рэдклиффской и, сознавая значительность этой фигуры, решил сделать его «покровителем Раули».
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».