Серьёзные забавы - [2]
Шекспировский спор вплотную подводит нас к одной из самых увлекательных литературных проблем — мистификации, рассказам о которой и посвятил свою книгу «Серьезные забавы» английский исследователь, известный библиограф, историк-популяризатор Джон Уайтхед.
История мистификаций — это, в сущности, всегда рано или поздно история разоблачений. За примером далеко ходить не придется. Одиннадцать лет исследователи из Континентального исторического общества США изучали неизвестные ранее дневники английской королевы Виктории. На основе сложных стилистических сопоставлений, мудреных программ, которые закладывались в наисовременнейшие вычислительные машины, они пришли к ошеломившему литературный мир заключению: автор знаменитой «Алисы в Стране чудес» вовсе не математик Чарлз Доджсон, писавший под псевдонимом Льюис Кэрролл, но английская королева. Факты — вещь упрямая. В «Секретных дневниках королевы Виктории» есть следующая запись: «Это, вероятно, поразит многих, когда станет известно, что я выступала под именем Чарлза Доджсона и его литературным псевдонимом». И вот уже замелькали публикации; газеты, журналы запестрели сенсационными сообщениями о сговоре между королевой и скромным математиком-сказочником. Были расшифрованы герои Алисы. Так, Герцогиня — это мать королевы; Белый кролик — ее отец; Белый Рыцарь — ее муж, принц Альберт. Иными словами, получалось, что «Алиса в Стране чудес» — тайная автобиография королевы. Правда, непонятно было, а какая же роль отведена в этой истории иллюстратору Джону Тенниелу. Исследователи уверенно заявили: Тенниела подкупила королева, а его превосходные рисунки полны скрытых намеков на эпизоды из жизни королевы.
На защиту Льюиса Кэрролла и его книги встали видные литературоведы, которым вся эта шумиха вокруг «Алисы» казалась «полнейшей фантасмагорией», как заметил известный специалист по Льюису Кэрроллу Мартин Гарднер. Несколько осторожнее высказался другой авторитет, профессор Оксфордского университета Сэмюэл Батлер. Ему кажется, что вся эта затея оспорить авторство у Кэрролла не более, чем шутка. Она ему напомнила другую: в конце прошлого века его однофамилец, видный английский писатель Сэмюэл Батлер утверждал, что «Одиссею» написал не Гомер, а некая древнегреческая поэтесса. Впрочем, заметил «современный» Сэмюэл Батлер, может быть, это — сенсация века.
Некую ясность в эту сомнительную историю внесла все та же вычислительная машина: заложенная в нее новая программа, видимо, составленная несколько основательнее, дала иные результаты. Доскональный стилистический анализ показал, что, если исходить из стилистической близости, то с равным успехом автором «Алисы» можно было объявить и Чарлза Диккенса, а то и Шекспира.
В книге Джона Уайтхеда мы познакомимся с судьбами, нередко весьма бурными, часто трагическими, и самих мистификаторов, и их творений. Узнаем о самом молодом мистификаторе, талантливейшем английском поэте Чаттертоне, покончившем с собой на восемнадцатом году жизни. «…Тот юный гений, мятежный дух, угасший в цвете лет», — писал о нем английский поэт-романтик Уильям Вордсворт. Не только он был заворожен его поразительным, рано созревшим могучим талантом, который в полной мере проявился и в тех произведениях, что он подписывал собственным именем, и в тех, что издавал от лица некоего поэта XV века Раули. Дарование его было столь щедрым, что некоторые критики сопоставили Чаттертона с самим Шекспиром. Перед Чаттертоном почтительно склонялись, оплакивая его ранний уход из жизни, многие английские поэты — Шелли, Колридж… Китс посвятил ему «Эндимиона»; Альфред де Виньи — драму «Чаттертон». Сэмюэл Джонсон, великий лексикограф, законодатель литературного вкуса эпохи, весьма решительный и пристрастный в своих суждениях (ведь именно он, как узнает читатель из книги Уайтхеда, не желал признать несомненный талант еще одного выдающегося мистификатора — Макферсона), писал тем не менее о Чаттертоне: «Это самый исключительный юноша из всех, которых я когда-либо знал. Удивляться нужно тому, как мог этот ребенок написать такие шедевры».
Забавно, что и сам автор этой книги, благодаря скрупулезности, педантичности, обстоятельности собранного материала кажется читателю эдаким убеленным сединами архивариусом, почтенным патриархом библиографии… На самом деле он оказывается не таким уж старцем. Джон Уайтхед родился в 1934 г. Он автор двух книг. Первая — «Хранитель Грааля» — вышла в 1959 г., она рассказывала о жизни короля Артура и его рыцарей, а также об истории создания цикла, легенд о них. Книга вызвала интерес в литературных и научных кругах. Но все же именно вторая, «Серьезные забавы», принесла автору успех.
Герои новелл Уайтхеда — мистификаторы разных эпох, национальностей, разной степени одаренности и таланта. Среди них те, чьи имена на слуху у всех: например, уже упоминавшийся Макферсон, автор «Фингала», произведения-подделки, которому было суждено сыграть немалую роль в развитии европейской романтической литературы. Познакомимся мы и с дерзкими, талантливейшими ремесленниками-профессионалами, например Врэн-Люка и Вагенфельдом. По всей видимости, они были не только одаренными графологами, но и психологами, отлично разбирались в законах и причудах литературного вкуса. Весьма занимательна судьба майора Байрона, самозваного сына великого поэта, человека явно не без искры божьей. Прочитаем мы о преступном библиотекаре, библиофиле и издателе Томасе Уайзе, хитроумном греке Симонидисе, англичанине Уильяме Генри Айрленде, который задумал померяться силами с самим Шекспиром и удивил мир дерзкой подделкой, драмой «Вортигерн и Ровена». Слова из заключительного монолога героя драмы — «solemn mockery» — и дали название книге Уайтхеда. Правда, английское выражение «solemn mockery» весьма многозначно. «Solemn» означает и «серьезный, торжественный» — и «напыщенный, важный». «Mockery» — «издевка, насмешка, пародия, посмешище, тщетная, бесплодная попытка». Переводчик оказывается перед очень широким выбором — от «забав» до «обмана».
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».