Сережка — авдеевский ветеран - [39]
Шляпа у старика сбита набок, глаза поблёскивают из-под пенсне — увлёкся!
Это он ещё раз, наверное, пришёл спросить, этот старик, не передумал ли Пётр Васильич…
А Мишка снова упёрся, дерёт лапами, и след за ним — хоть картошку сажай, такой глубокий.
Верёвки ослабили, и тут он как-то ловко вдруг повернулся, привстал на задние лапы, смотрит на старую свою клетку и не рычит уже, а как будто скулит, да так жалобно…
«Эх, — думает Егорка, — ведь он же не знает, Мишка, куда его ведут, вот и упирается, что есть мочи».
— Смотрите, как бы он ремень случайно не расстегнул! — крикнул один монтажник.
— Ага, вон кончик из пряжки выбился…
— Стоп, ребята, поправить надо, а то он нам даст!
— Виктор! — крикнул Конону Пётр Васильич. — А ну-ка, возьми крючок да поправь!
Медведь всё стоял на задних лапах, слегка наклонясь в сторону клетки.
Конон взял длинный металлический прут с маленьким крючком на конце и стал медленно подходить к Мишке.
— Чего ты там сбоку топчешься! — закричал Пётр Васильич. — Спереди подходи — и давай смело…
— Рванёт ещё, — негромко сказал Конон.
— Куда рванёт — десять мужиков держат!
Конон сделал ещё шажок-другой и протянул прут к медведю.
Рука у Конона заметно подрагивала.
— Чего ты его щекочешь? — крикнул тот монтажник, который раньше стоял на крыше. — Ты дело делай, а не щекочи!..
Но Конон уже зацепил крючком краешек ремешка и пробовал теперь просунуть его в пряжку.
Миха всё посматривал то на Конона, то на ремень у себя на животе, а потом вдруг рявкнул и кинул обе лапы вперёд, как будто хотел обнять Конона.
До Конона было ещё добрых полтора метра, а то и больше, но он откинулся назад, а медведь, потянувшись лапами, рявкнул снова, и Конон опять отшатнулся, торопливо задёргал крючком и рванул им сперва слегка, потом посильней. И вдруг ребята увидели, как и монтажники, и Пётр Васильич со сторожем, и те, кто им помогал медведя удерживать, — все валятся спиной в кучу малу, а медведь стоит уже без пояса на брюхе и смотрит на Конона…
Вокруг стало так тихо, как и на самом тихом уроке не бывает…
Медведь коротко зарычал, и Конон отбросил в сторону железный свой прут — быстро, как по команде.
Медведь зарычал снова, и Конон тоже, словно по команде, повернулся не очень ловко и пошёл от него, сгорбившись, — сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей, и тут Миха опустился на все четыре лапы и, взбрыкнув, прыгнул вслед за Кононом, потом приподнялся, глядя ему вслед, да ка-ак рявкнет!..
Конон бросился бежать, налетел на железобетонный столб, подпрыгнул и пополз вверх, перебирая руками и ногами так ловко, будто всю жизнь тем и занимался, что по таким столбам лазил… Прошли считанные секунды, а он уже долез до самого верха и замер там, вцепившись в кронштейн.
А медведь опустился на все четыре лапы, постоял немного, вытянув морду к земле, а потом сел, развалившись, и стал спокойно почёсываться…
Что тут началось вокруг медведя — сперва ничего нельзя было разобрать!
Взрослые стали на всякий случай отгонять подальше детишек, да только кто же это, интересно, подальше отойдёт, если вот он, во дворе, сидит Миха, и никто ещё не знает, что будет дальше…
Мальчишек становилось всё больше и больше, и взрослых уже собралось, как болельщиков вокруг футбольного поля, никак не меньше…
Стояли шум и суета, и одни говорили, что кто-то уже побежал за милицией, другие — что Пётр Васильич кого-то послал за ружьём, а третьи громко кричали:
— Ну и беги теперь в тайгу, Миша!.. Чего сидишь, дурачок…
А сверху слабым голосом просил Конон:
— К столбу его не подпускайте…
Снизу ему охотно отвечали:
— Ты б уже слез давно!
А Конон говорит таким голосом, как будто вот-вот заплачет:
— Не могу!..
— Да он тебя не тронет — это ты ж его отпустил…
А медведь сидел себе, почёсывался, по сторонам поглядывал. Вот интересно: в клетке, бывало, ни минуты не посидит, всё ходит и ходит, а тут выбрался на волю — и сел…
— Эй, Потап, ты в тайгу шпарь, пока тебя не заарестовали!
Егорка увидел, что к Петру Васильичу, рукой придерживая кобуру, пробираются через толпу два милиционера.
— Конечно, пристрелить его, чтобы беды не наделал!
И Егорка заработал локтями, пробираясь к Петру Васильичу.
Пробравшись, он увидел около директора чёрного старика из музея.
— Послушайте, э-п-послушайте! — тонким голосом говорил старик и пытался взять Петра Васильича за пуговицу.
А Пётр Васильич чуть не кричал:
— Поймите, мне некогда!.. Да поймите же наконец!
Вдруг Егорка услышал рядом очень странную речь:
— Ви ест господин директор эта школа?..
Напротив Петра Васильича стоял невысокий белобрысый человек в вельветовой куртке и в тёмных очках, а рядом с ним улыбался Петру Васильичу и слегка кланялся низенький краснолицый толстяк, лысый и почти безбровый, отчего полное лицо его походило на блин.
— Разрешит представляйт вам западногермански специалист господин Вилли Функ, — сказал человек в тёмных очках.
— Очень приятно, — сказал Пётр Васильич и слегка поморщился. — Правда, не очень вовремя…
Этот, в тёмных очках, заговорил по-немецки, и краснолицый толстяк заговорил тоже, засмеялся и замахал руками, похлопал дружески Петра Васильича по плечу, а потом указал пальцем на медведя и вдруг быстрым движением сделал руки так, словно держал в них ружьё.
