Сережа - [4]
— Мама! — позвал Сережа.
— Мама! — позвал он еще раз.
Дверь не открывалась, и было тихо.
— Мама! — крикнул Сережа изо всех сил.
Тетя Паша вбежала, схватила его на руки и понесла в кухню.
— Что ты, что ты! — шептала она. — Как можно кричать! Нельзя кричать! Слава богу, не маленький! Мама спит, и пусть себе спит на здоровье, зачем будить!
— Я хочу взять лопату, — сказал он тревожно.
— И возьмешь, никуда не денется лопата. Мама встанет, и возьмешь, — сказала тетя Паша. — Смотри-ка, а вот рогатка твоя. Вот ты пока рогаткой позанимаешься. А хочешь, морковку почистить дам. А раньше всех дел добрые люди умываются.
Разумные, ласковые речи всегда действовали на Сережу успокоительно. Он дал ей умыть себя и выпил кружку молока. Потом взял рогатку и вышел на улицу. Напротив на заборе сидел воробей. Сережа, не целясь, стрельнул в него из рогатки камушком и, конечно же, промахнулся. Он нарочно не целился, потому что сколько бы он ни целился, он бы все равно не попал, кто его знает — почему; но тогда Лида дразнилась бы, а теперь она не имеет права дразниться: ведь видно было, что человек не целился, просто захотелось ему стрельнуть, он и стрельнул не глядя, как попало.
Шурик крикнул от своих ворот:
— Сергей, в рощу пошли?
— А ну ее! — сказал Сережа.
Он сел на лавочку и сидел, болтая ногой. Его беспокойство усиливалось. Проходя через двор, он видел, что ставни на его окнах тоже закрыты. Сразу он не придал этому значения, а теперь сообразил: ведь они летом никогда не закрываются, только зимой, в сильный мороз; получается, что игрушки заперты со всех сторон. И ему захотелось их до того, что хоть ложись на землю и кричи. Конечно, он не станет ложиться и кричать, он не маленький, но от этого ему не было легче. Мама и Коростелев все заперли и не беспокоятся, что ему сию минуту нужна лопата. «Как только они проснутся, — думал Сережа, — я сейчас же все-все перенесу в тети Пашину комнату. Не забыть кубик: он еще когда упал за комод и там лежит».
Васька и Женька подошли и стали перед Сережей. И Лида подошла с маленьким Виктором на руках. Они стояли и смотрели на Сережу. А он болтал ногой и не говорил ничего. Женька спросил:
— Ты чего сегодня такой?
Васька сказал:
— У него мать женилась.
Еще помолчали.
— На ком она женилась? — спросил Женька.
— На Коростелеве, директоре «Ясного берега», — сказал Васька. — Ох, его и прорабатывали!
— За что прорабатывали? — спросил Женька.
— Ну — за хорошие, значит, дела, — сказал Васька и достал из кармана мятую пачку папирос.
— Дай закурить, — сказал Женька.
— Да у меня у самого, кажется, последняя, — сказал Васька, но все-таки папиросу дал и, закурив, протянул горящую спичку Женьке. Огонь на кончике спички в солнечном свете прозрачен, невидим; не видать, отчего почернела и скорчилась спичка и отчего задымила папироса. Солнце светило на ту сторону улицы, где собрались ребята; а другая сторона была еще в тени, и листья крапивы там вдоль забора, вымытые росой, темны и мокры. И пыль посреди улицы — на той стороне прохладная, а на этой теплая. И два гусеничных следа по пыли: кто-то проехал на тракторе.
— Переживает Сережка, — сказала Лида Шурику. — Новый папа у него.
— Не переживай, — сказал Васька. — Он дядька ничего себе, по лицу видать. Как жил, так и будешь жить, какое твое дело.
— Он мне купит велисапед, — сказал Сережа, вспомнив вчерашний разговор.
— Обещал купить, — спросил Васька, — или же просто ты надеешься?
— Обещал. Мы вместе в магазин пойдем. В воскресенье. Завтра будет пятница, потом суббота, а потом воскресенье.
— Двухколесный? — спросил Женька.
— Трехколесный не бери, — посоветовал Васька. — На кой он тебе. Ты скоро вырастешь, тебе нужен двухколесный.
— Да врет он все, — сказала Лида. — Никакого велисапеда ему не купят.
Шурик надулся и сказал:
— Мне мой папа тоже купит велисапед. Как будет получка, так и купит.
ПЕРВОЕ УТРО С КОРОСТЕЛЕВЫМ. — В ГОСТЯХ
Загремело железо во дворе. Сережа посмотрел в калитку: это Коростелев снимал болты и отворял ставни. Он был в полосатой рубашке и голубом галстуке, мокрые волосы гладко зачесаны. Он отворил ставни, а мама изнутри толкнула створки окна, они распахнулись, и мама что-то сказала Коростелеву. Он ответил ей, облокотясь на подоконник. Она протянула руки и сжала его лицо в ладонях. Они не замечали, что с улицы смотрят ребята.
Сережа вошел во двор и сказал:
— Коростелев! Мне нужно лопату.
— Лопату?.. — переспросил Коростелев.
— И вообще все, — сказал Сережа.
— Войди, — сказала мама, — и возьми, что тебе надо.
В маминой комнате стоял непривычный запах — табака и чужого дыханья. Чужие вещи валялись тут и там: одежда, щетка, папиросные коробки на столе… Мама расплетала косу. Когда она расплетает свои длинные косы, бесчисленные каштановые змейки закрывают ее ниже пояса; а потом она их расчесывает, пока они не распрямятся и не станут похожи на летний ливень… Из-за каштановых змеек мама сказала:
— С добрым утром, Сереженька.
Он не ответил, занятый видом коробок. Они были пленительны своей новизной и одинаковостью. Он взял одну, она была заклеена, не открывалась.
— Положи на место, — сказала мама, видевшая все в зеркале. — Ты ведь пришел за игрушками?
