Сереже стало стыдно почему-то: ему казалось, что пряники ни к чему и что он с Фомою будут здесь нежеланными.
К удивлению своему, он заметил, однако, что пряники были приняты не без удовольствия. Руки тянулись за ними охотно. Иные из девушек тут же принялись их есть, другие прятали гостинцы.
— Что же вы не поете? — спросил Фома.
— Да вот Аннушку ждем… Без Богомоловой какой хоровод… Она у нас петь мастерица и плясать тоже, — раздались голоса с разных сторон.
— Сейчас придет! — крикнул откуда-то из темноты мальчишеский голос.
— Это Ванька. Мы Ваньку за ней посылали.
— Вот у нас Ванька пляшет лихо. И Сенька тоже.
— Да где ж они? — заволновался вдруг Фома. — Давайте их сюда. Пусть пляшут.
Какой-то мальчишка шмыгнул между девок, таясь.
Придвинулись парни. Они подталкивали вперед двух мальчуганов. Те упирались, насупившись.
— Эх, темно как! — вздохнул кто-то.
— А у меня фонарь есть, — заявил запасливый Фома, на все готовый.
Он зажег фонарь и поставил его на землю. Вокруг белого круга на земле тесно столпились девки и парни за ними, плечом к плечу.
Сенька вошел в круг, приосанился и взмахнул обеими руками, как птица крыльями. Девки запели разом:
Ах, пригожий паренек!
Вороти-ка мне платок!
И потом на другой лад, с плясовым лихим гиканьем:
Ах, мой милый голубочек,
Как отдам тебе платочек!
Далее уж слов Сережа разобрать не мог. Парни подсвистывали и хлопали в ладоши. Сенька заработал ногами. Ему негде было разойтись в тесном кругу, но он, кажется, в этом и не нуждался. Замысловатые кренделя выписывал он ногами и, пускаясь вприсядку, сохранял угрюмый и озабоченный вид. Плясал, как работал. На миг подскакивал он к своему сопернику Ваньке и то сшибал с него картуз, то давал ему в бок тумака. А тот все терпел покорно: таков был обряд этого пляса.
Наступила очередь Ваньки. Сенька отошел в сторону, тяжело дыша. Ванька был стройнее, повыше и чуть улыбался, не хмурился так, как Сенька. Но работал он ногами на тот же лад, только еще круче выкидывал коленца, еще неистовее пускался вприсядку. И вся толпа вокруг охала и приседала, когда он, будто распластавшись, носился по кругу. По временам он вскакивал лихо и сшибал в свою очередь с Сеньки картуз. И Сенька терпел, не обижаясь. Не мешал сопернику делать свое плясовое дело.
А кругом была черная ночь.
Сережа был городской мальчик, и деревня была для него как чужая страна. Его и тянуло к ней, и боялся он ее почему-то.
— Аннушка Богомолова пришла…
Толпа подалась, и Сережа увидел русоволосую Аннушку.
Как под яблонькой
Да под беленькой…
запели девушки не то со вздохом каким-то, не то со стоном, и Аннушка, махнув платочком, поплыла по кругу.
У Сережи кружилась голова. Он опьянел от этих песен, от душной ночи, совсем синей и глубокой, от близости этих девушек, о которых так часто твердил ему Фома.
— А где же Фома?
Фомы не было. Сережа обошел круг, но Фома ушел куда-то, оставив фонарь. Не видно было и Акулины. Теперь плясала не Аннушка, а какая-то другая девушка. Толпа вырастала понемногу. С другого конца деревни подходили парни, и оттуда слышался тоскливый плач гармоники.
Сережа, негодуя на Фому за то, что тот его бросил, решил было идти домой. Но кто-то потянул его за рукав, и Сережа, недоумевая, оглянулся.
— Это я, Марья-солдатка. Меня за вами Фома Григорьевич прислали, — бормотала ему на ухо бабенка.
Сережа отшатнулся от нее в смущении; у него задрожали руки; он не знал, что ему делать и что сказать приставшей к нему бабе.
— Хорошо! Я приду. Я потом приду.
— Да вам одному дороги не найти. За мной ступайте.
Кто-то толкнул фонарь. Он погас, и стало совсем темно. Раздался визг, смех, и во мраке началась суета и возня.
— Сюда! Сюда! — тянула Сережу за рукав бабенка. — За мной, барин, ступайте.
И она проворно побежала куда-то во мрак. Сережа спешил за нею, задыхаясь. Там, за спиною, еще звучали смех и шепот.
— Далеко ли это? — не своим голосом спросил Сережа бабенку.
— Сейчас! Сейчас! — остановилась вдруг она, так что Сережа с разбегу на нее наткнулся. — Осторожнее, барин. Тут мостик через канаву. Я уж знаю. Вы за меня держитесь.
— Что это? — испугался Сережа, когда за канавою какая-то черная масса надвинулась на него из-за кустов, тупо стукнув о землю.
— Это у нас тут кобыла ходит стреноженная.
— А!
— Вот сюда, барин, сюда…
И она подвела Сережу задами к плетню.
— Я не хочу с улицы, чтобы люди не видали. А тут легонько перемахнем, — прибавила бабенка и проворно перелезла через плетень. Сережа неловко вскарабкался и тяжело спрыгнул на землю.
В избе мигал огонек. Бабенка, слегка подталкивая, провела Сережу через темные сенцы, загроможденные всяким скарбом, в избу, где сидели Фома с Акулиною. На столе, покрытом скатертью, стояла бутылка с наливкою, пузатые стаканчики и на тарелке нарезанная ломтиками колбаса. Акулина, вся красная, чему-то смеялась, закрываясь рукавом.
Фома, увидев Сережу, так и заерзал на лавке от радости:
— Ты! Ты! Тебя-то мне и надо! Сейчас сюда Анютка Богомолова придет. У нас, брат, тут пир будет горой… А!
