Сережа Боръ-Раменскiй - [36]

— А ты не слушай, — сказалъ ей мужъ.

— Не слушай! Не затыкать-же мнѣ уши ватой, какъ ты думаешь. Но вотъ… Это лихая тройка и за ней другая мчатся уже по проспекту… влетѣли на дворъ… у подъѣзда. Нѣтъ, это не докторъ!

Мальчики сбѣжали по лѣстницѣ внизъ, Глаша металась по площадкѣ парадной лѣстницы, а Вѣра, перегнувшись черезъ перила, жадно глядѣла внизъ. Тамъ показались закутанныя въ шубы фигуры и послышались восклицанія радости.

— Конечно, не докторъ, и не исправникъ; дѣти такъ кричатъ, что я не слышу голосовъ пріѣзжихъ, — сказала Серафима Павловна, прислушиваясь, и вдругъ всплеснула руками.

— Ахъ, Боже мой! Соня! Это Соня!

Она встала и быстро пошла къ дверямъ. Съ площадки лѣстницы слышенъ былъ неистовый визгъ Глаши, радостные возгласы, звуки поцѣлуевъ и общій говоръ, сливавшійся въ гулъ. Въ залу вошла Зинаида Львовна, которую Серафима Павловна заключила въ свои объятія. Когда первые восторги утихли и всѣ усѣлись, начались хозяйскія потчеванія:

— Хотите ужинать?

— Хотите чаю?

— Не лучше ли немного глинтвейну? сказалъ адмиралъ, — это васъ согрѣетъ.

— Да я ужъ согрѣта этой милой встрѣчей, — сказала Соня, смѣясь и прикладывая свою головку къ плечу адмирала.

— Птичка моя, — сказалъ онъ ласково, цѣлуя ее въ головку.

— Въ возкѣ было тепло, какъ въ уомнатѣ, — сказала Зинаида Львовна. — Мой добрый мужъ обо всемъ позаботился, все самъ осмотрѣлъ, приказалъ обить возокъ, положить медвѣжью полость; но отпустилъ не охотно.

— Что жъ такъ? спросила Серафима Павловна.

— Скучно ему безъ насъ. Все твердитъ, что было бы веселѣе, если бы вы пріѣхали къ намъ въ городъ погостить. Я за васъ обѣщалась — на масленой, не такъ ли?

Серафима Павловна взглянула на мужа съ просьбой въ глазахъ.

— До масленой далеко, тогда видно будетъ, — сказалъ онъ.

— Терпѣть не могу этого слова, — сказала Серафима Павловна.

— Ну, такъ скажу другое: какъ тебѣ будетъ угодно, такъ и будетъ, — отвѣчалъ онъ.

— Милый мой! Такъ рѣшено — на масленицу мы всѣ къ вамъ, въ Москву!

Это слово вызвало опять шумную радость всѣхъ дѣтей.

— Благая мысль пришла вамъ навѣстить насъ, — сказалъ адмиралъ, — я сожалѣю только о томъ, что Сидоръ Осиповичъ не пріѣхалъ съ вами.

— У него дѣла, да онъ на праздники не отпустилъ бы насъ, если бы не Соня. Она къ нему приступила: пусти, пусти въ Знаменское; не надо мнѣ подарка къ празднику — подари визитъ въ Знаменское! Боръ-Раменскіе безъ насъ скучаютъ.

— Ужъ будто и скучаютъ, — сказалъ адмиралъ, смѣясь добродушно.

— Мы судили по себѣ, мама и я. Мы всѣ по васъ не то, что скучали, а тосковали, — сказала Соня.

— Въ Москвѣ-то, въ городѣ! воскликнула Глаша недовѣрчиво и горячо. — Скучать по насъ!

— Что жъ, что въ Москвѣ! Друзья, вездѣ друзья, и разлука съ ними тяжела, — сказала Соня.

— Милая моя дѣвочка! воскликнула Серафима Павловна.

И долго, въ памятный для Боръ-Раменскихъ вечеръ, длились разговоры, разсказы, прерываемые вопросами и взрывами хохота, и смѣялись не одни дѣти. Серафима Павловна и даже Степанъ Михаиловичъ не уступали имъ и вторили — одна добродушнымъ смѣхомъ, а онъ густымъ басомъ. Сережа сiялъ, Ваня повторялъ не разъ, что онъ счастливъ, ахъ, какъ счастливъ! онъ и не запомнитъ въ прошломъ такой радости! Наконецъ часы пробили два, и обѣ матери встали.

— Какъ поздно! сказала Зинаида Львовна. — А гдѣ же адмиралъ?

— Онъ всегда ложится въ 11 часовъ и давно ушелъ въ спальню. Я, конечно, видѣла, но виду не показала, а то бы всѣ разошлись. А теперь я провожу васъ. Вѣра! Соня ночевать будетъ въ твоей комнатѣ.

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, мама! возопила Глаша. — Соня со мною, на моей постели, а я на диванѣ. Не иначе — иначе я не хочу!

— For shame! вскрикнула англичанка; но при всеобщей радости голосъ ея остался гласомъ въ пустынѣ.

На другой день рѣшили, что елка будетъ на третій день праздника, ибо Зинаида Львовна привезла съ собою два ящика и множество игрушекъ для дворовыхъ дѣтей своей и Боръ-Раменскихъ усадьбы.

— Я всегда, — сказала она, — собираю старыя игрушки у моихъ богатыхъ знакомыхъ; сломанныя Соня съ своими подругами чинитъ и клеитъ, а потомъ мы раздаемъ ихъ бѣднымъ дѣтямъ на елкѣ.

— Я думаю лучше имъ подарить что-либо необходимое, нужное.

— Мы это и дѣлаемъ, а игрушки въ придачу. Онѣ денегъ не стóятъ, а вотъ вы увидите завтра, какой восторгъ возбудятъ онѣ въ дѣтяхъ, которыя никогда еще игрушекъ не имѣли. Соня, я думаю, еще надо кое-что поправить, вѣдь ты не успѣла все починить.

— Я помогу, — сказалъ Ваня.

— И я! И я! Закричали Сережа и Глаша.

— Вы! чинить!.. протянула Вѣра съ презрѣніемъ. — Вы чините на свой манеръ.

— Какъ такъ?

— Вмѣсто починки сломаете?

— Ну, вотъ еще!

Въ девять часовъ утра Серафима Павловна вышла изъ своей комнаты нарядная, какъ бабочка лѣтомъ; на ней было какое-то чудное платье, совсѣмъ неопредѣленнаго цвѣта, съ иголочки, новое, и воздушный чепчикъ величиной съ булочку; этотъ миніатюрный уборъ, едва прикасался къ ея густой косѣ. Вскорѣ появились всѣ сполна, и Ракитины и Боръ-Раменскіе, — всѣ нарядные, всѣ счастливые; адмиралъ уже давно ждалъ всѣхъ въ гостиной; и онъ былъ въ мундирѣ и въ орденахъ. У подъѣзда ждали ихъ трое широкихъ саней; всѣ разсѣлись и отправились къ обѣднѣ. Послѣ обѣдни произошелъ полный сборъ живущихъ — за чайнымъ столомъ, въ залѣ, или какъ называла это Серафима Павловна: