Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей - [31]

Скрипки стон неутомимый

Напевает мне: «Живи…»

Образ девушки любимой —

Повесть ласковой любви.

Л.Д. Менделеева – А.А. Блок

17 июня 1903. Боблово

Мне иногда интересно очень, как мы встретимся; ведь мы успеем совершенно отвыкнуть друг от друга. Уж и весной, когда мы не виделись дня четыре, и то было очень заметно, нужно было привыкать опять, мне по крайней мере. А теперь-то, после шести недель! Да я уж и по письмам чувствую, что ты меняешься, будешь другой, а вот какой? Да и я буду не такая, как была, это я тоже знаю; только тебе, я думаю, это еще не заметно по письмам, п<отому> ч<то> мне всегда трудно их писать, мало они передают. Пожалуй, я скоро воспользуюсь твоим позволением написать одно слово вместо письма, а то, право, досадно даже, до чего пишется не так и не то, что хочется. Когда-то все это кончится! Дни стали идти так медленно, не дождаться вечера, когда можно вычеркнуть еще день в календаре (я, как ты, тоже вычеркиваю дни). Теперь, пожалуй, прошло только около половины всего времени? Ужасно ты любишь клеветать на себя: и груб-то ты, и Бог знает еще что! А мне смешно даже защищать тебя перед тобой самим; ты только и можешь говорить такие глупости про себя и не знать, что мягче, нежней, тоньше моего ненаглядного никого нет на свете. Да и все это знают; вот я покажу потом тебе, что написала M-me Ленц маме про тебя, по поводу нашей свадьбы, я ее очень полюбила за это.

А ты все-таки, милый, не брани себя в письмах, ведь ты же мой милый: мой ненаглядный, мое солнышко ясное!

Твоя

А.А. Блок – Л.Д. Менделеевой

24 июня 1903. Бад-Наугейм

Около нас есть маленький городок Фридберг. Я там сегодня провел уже второй день. Там две замечательных вещи: собор и дворец нашей нынешней императрицы (когда она была просто Алисой Гессенской). Собор строго готический, весь упирается в небо своими острыми верхушками. Под крышей выглядывают безобразные существа полузвери (как на Notre Dame). Окна узкие, длинные, точно растянулись в постоянном бегстве к небу и так застыли, испещренные тончайшей и сложной канвой узоров. Между двумя богинями приютилась маленькая Богородица с Младенцем, протестантски-некрасивая статуя <…> Сквозь маленькую дверку можно пройти в королевский (или герцогский) сад. Там-то я и застрял. Сад небольшой и разбит совсем особенно – вверху и внизу. Кругом – верхняя дорожка на высоты стенных зубцов, а в середине – глубокая лощина с дорожками и старыми деревьями, увитыми плющом. Сначала идешь, будто крадешься, по узкой дорожке вдоль стены, там темно и холодно понурым розам и георгинам. Потом – поворот – и внезапный вид на огромную Гессенскую равнину, на обилие земных соков и культурных ухищрений немцев. Под стеной (весь сад на стенах) бежит железная дорога. Дальше – все оттенки дали – от ярко-зеленого до туманно-синего, на горизонтах – горы. <…> А главное, я представил себе, как Ты идешь со мной рядом и как мы могли бы прожить на стене в саду целое лето, отделившись от всех. Потому я и заметил все это, что представил Тебя Одну со мной. Там хорошо, наверное, в горячую ночь после знойного дня. Мы бы вышли оттуда одичалые и сильные – после такого лета. Но это так потому, что я был там, а не в другом месте. Думаю, что мы и при других условиях можем одичать. Хочешь одичать? Я страстно хочу, хочу, чтобы было поменьше мыслей и ума – и никого, кроме нас.

Я писал Тебе на этих днях всё отвратительные письма. Ты сердишься, негодуешь, досадуешь – не знаю. Но знаю, что я готов похищать Тебя, чтобы быть с Тобой вдвоем. Это преследует меня и кружится, кружится, до головокружения, до полета. Теперь – одни, одни, одни, почаще, побольше, подольше, потом – все будет видно. Дивная Ты, красавица, Ты у меня стащила рассудок, бросила его со стены, вот и останься со мной вдвоем. <…>

Но как Блок видел это «похищение» и жизнь вдвоем? Как понимал он реалии и будни супружеской жизни? И осознавал ли – чем это обернется в дальнейшем?

В августе состоялась свадьба Любови Менделеевой и Александра Блока. Благословенный месяц август, когда ароматы – уже чуть горьки и терпки, а плоды – тяжелы и сладки. Странные отношения, которые были до свадьбы, не изменились и после. Девушка не понимала, что те намеки и признания ее жениха в почитании и поклонении, которые были – есть твердое убеждение «Сашуры», что супружеская жизнь не должна быть запятнана «грязными» физическими отношениями. В своих воспоминаниях Любовь Дмитриевна сказала об этой непростой и трагичной ситуации в своей жизни – просто и беспощадно (кстати, за эту откровенность многие осудили вдову Блока. В частности, Ахматова).

«Короткая вспышка чувственного его увлечения мной в первые же два месяца погасла, не успев вырвать меня из моего девического неведения, так как инстинктивная самозащита принималась Сашей всерьез.

Я до идиотизма ничего не понимала в любовных делах. Тем более не могла я разобраться в сложной и не вполне простой любовной психологии такого не обыденного мужа, как Саша.

Он сейчас же принялся теоретизировать о том, что нам и не надо физической близости, что это “астартизм”, “темное” и Бог знает еще что. Когда я ему говорила о том, что я-то люблю весь этот еще неведомый мне мир, что я хочу его – опять теории: такие отношения не могут быть длительны, все равно он неизбежно уйдет от меня к другим. А я? “И ты так же”. Это приводило меня в отчаяние! Отвергнута, не будучи еще женой, на корню убита основная вера всякой полюбившей впервые девушки в незыблемость, единственность. Я рыдала в эти вечера с таким бурным отчаянием, как уже не могла рыдать, когда все в самом деле произошло “как по-писаному”.