Серебряный вариант - [51]

«Коротышка» уже спрыгнул вниз и показал мне, куда надо встать.

— А если не встану? — спросил я.

— Не ждите пули. Вдвоем мы вас все равно повесим. Сначала поставим на ведро, накинем петлю, а потом выбьем ведро из-под ног.

Я услышал в кустах какой-то шорох. Где именно, уточнить не смог. Но шорох был. И самое неприятное, что «коротышка» его тоже услышал.

— Посмотреть бы кругом, Осси, — сказал он настороженно, — вдруг кто-нибудь…

— Кто? — отмахнулся Ринки. — От «хвоста» еще в Городе оторвались. Да и «хвост» ли это был?

— Тогда начинаем, — «коротышка» расшаркался перед ведром. — Приглашаем к трону, советник.

В глубине души все же на что-то надеясь (а вдруг шорох — предвестник появления Мартина, вдруг Мартин догнал нас и вот-вот вмешается в этот фатальный для меня спектакль), я медленно-медленно встал на опрокинутое ведро.

— Ай да советник, ай да умница, — юродствовал Ринки. — Сейчас схлопочем вам и петельку.

Пока «коротышка» держал меня за ноги, Ринки надел мне петлю. Она свободно легла на шею, но из нее не выскочишь.

Я замер, прислушался: может, шелохнется что-то вблизи. Если это Мартин, то почему он медлит?

— Когда узнает Мердок, не ждите награды, — сказал я.

— От кого он узнает? — засмеялся Ринки.

— Один свидетель у вас уже есть. И вы так в нем уверены?

— А его уже нет, — проговорил Ринки и выстрелил «коротышке» в спину. — Ну, теперь ваша очередь, советник. Умирать надо с достоинством.

Он неторопливо подошел ко мне, не опасаясь, что я ударю его ногой, — любое мое резкое движение тотчас зятянуло бы петлю, — и примерился, чтобы выбить у меня из-под ног ведро.

Неожиданный выстрел из тумана свалил его на землю. Пистолет, прикончивший «коротышку», отлетел в сторону. А из-за кустов появился Мартин.

— Посмотри, убит или нет? — попросил я.

— Жив, — нагнувшись к Ринки, ответил Мартин. — Я по ногам стрелял. Давай я тебя развяжу.

Освобожденный от пут, я растер себе шею и кисти рук.

— Еще бы немного — и снимал бы труп с виселицы. Я слышал шорох в кустах минуты три назад. Это ты был? Так почему не стрелял?

— Туман. Боялся промахнуться. Пока они тут все налаживали, подполз вплотную. А ты уже в петле…

— Сообразил, что в экипаже был капкан?

— Не сразу. Но старался не упустить ваш кэб. А они, должно быть, заметили. Начали петлять.

— Не думал, что ты нас потеряешь. Кстати, где?

— Уже за Городом, вероятно на развилке, у колодца с распятием. Ехали минут двадцать по дороге — никого. Спрашиваем встречного: не проезжал ли кто? Не проезжал, говорит. Пришлось возвращаться и сворачивать на проселок к лесу. Тут и нащупали ваш след. Фиакр я оставил на дороге, а сам пешком прямо сюда: голоса послышались. Подошел ближе — все ясно. Из банды Мердока.

Ошиблись мы с тобой, Дон. Ринки от себя работал. Мстил мне за «Гэмблинг-хауз». Это он стрелял в меня тогда у отеля, он и полицейского убил. Сам признался и подтвердил, что Мердок об этом ничего не знает и не узнает. Потому и с напарником расправился, чтоб свидетелей не было.

Мартин наклонился над убитым «коротышкой».

— Кажется, в лесной «берлоге» встречались?

— Там и Ринки был.

— Ну, всю шваль не запомнишь. А почему он от Мердока таился?

— Из страха, наверно… Поехали в город. Мертвеца здесь оставим, а Ринки сдадим в полицейский госпиталь вместе с моим рапортом Бойлю.

Глава XXI ШАНТАЖ

Неожиданное вмешательство Ринки не внесло никаких изменений в нашу игру с Мердоком. Бойль лишь потребовал обстоятельного рассказа о случившемся в «Гэмблинг-хаузе» и на лесной дороге за Городом. «Везет вам, Ано, — сказал он, — умеете вы убирать противников и, главное, не своими, а чужими руками». — «Гибнут не только противники, Бойль, — ответил я, — гибнут и друзья. Вспомните хотя бы Луи Ренье. А кто убил его? И долго ли осталось бы жить Питу Селби, если б Ринки ушел от пули Мартина?»

Но история с Ринки уже позади. А сейчас я сижу у дверей больничной палаты, куда час назад привезли Стила. К сенатору меня не пустили: у постели больного идет консилиум.

Я был у него дома. Перепуганная горничная сообщила, что сенатор очень беспокоился о Минни: барышня уехала за покупками, но так и не вернулась до вечера, а потом вдруг принесли письмо. Кто принес, она не знает. Вроде обыкновенный посыльный, с бородой и шрамом под глазом. Только это она и заметила. Сенатор вскрыл письмо, прочитал — и упал. Горничная бросилась за врачом — он живет напротив, и тот сразу же привез Стила в больницу святой Магдалины. «А где письмо?» — спросил я. «Сенатор спрятал его в карман».

Я уже успел поговорить с личным врачом сенатора, когда он на минуту покинул палату, чтобы дать указания дежурившей сестре милосердия. «Не волнуйтесь, — успокоил он меня, — ничего страшного. Сердечный приступ. Как только закончится консилиум, вас к нему пустят. Ему уже легче. Он в полном сознании, но чем-то крайне расстроен. Я думаю, вы будете ему полезнее нас».

Наконец в дверях появляются участники консилиума. Личный врач Стила шепчет мне на ухо: «Все в порядке, сердце выдержало. Постарайтесь не тревожить сенатора». И я вхожу в палату.

Сенатор лежит под белым одеялом, обросший седой щетиной, — видимо, с утра не побрился. Он выглядит постаревшим лет на десять. Но не это меня встревожило, а растерянность, почти страх в его мутных, слезящихся глазах — вот-вот не выдержит и закричит не от физической, а от скрытой душевной боли.