Серебряный остров - [43]

Вот так шуточки! Разве нельзя было с этого начать? Взбрело же кому-то в голову гонять человека с конца на конец поселка среди ночи! А в последней записке окажется, как обычно, «Цырен — дурак» или еще что-нибудь в том же духе.

Ребята уже спали. Он приподнял подушку — под ней лежала горстка белых шахматных фигурок. «Странно, — подумал Цырен. — Как у Шерлока Холмса». Записка, засунутая в ножку кровати, гласила: «Сведения крайне секретные, доверить бумаге не могу. Сообщу лично 2 января в заброшенном зимовье в Крестовке, 7 км севернее Сохоя. Твой неизвестный друг».

Цырен еще раз перечитал записки, от первой до последней. Они были написаны карандашом печатными буквами на обычной бумаге в клетку. Цырен вздохнул — выяснение тайны снова откладывалось. Одно было ясно: все это проделки лисы, сразу видно — ее стиль.

ЗИМОВЬЕ В КРЕСТОВКЕ

А утром уже наступил новый год и долгожданные каникулы.

Возле школы стоял вместительный леспромхозовский автобус, в двенадцать он отходил в маршрут, чтобы развезти ребят по домам. Цырен прикинул: а не махнуть ли на своих двоих? Опередить бы автобус, примчаться к обеду — то-то дед удивится. «С Новым годом тебя, Константин Булунович! Получай подарок — новые очки, о которых мечтал!»

В Сохой лежало три пути. Первый — по Байкалу, заберегами вокруг Длинного мыса, километров двадцать, на коньках за пару часов добежишь. Но неизвестно еще, везде ли по берегу лед. А вдруг вода? Или непроходимые торосы громоздятся? Другой путь — напрямик через перевал, всего девять километров, но каких километров! Крутизна, скалы, осыпи. На лыжах плохо и без лыж нельзя — то голые камни, а то снег по пояс. Да и скучно без попутчиков. Но Санька и Рудик уже там, в Сохое, собираются в экспедицию. Даже на елке не были. Завтра едут с Фаиной Дмитриевной на поиски Серебряного острова. И наконец, третий путь, кружной, через все леспромхозовские поселки — километров шестьдесят, зато автобусом. Благодать, сиди да в окошко поглядывай. И, пораздумав, Цырен выбрал последний вариант.

У окна расположилась Валюха Рыжова, хмурая, чем-то озабоченная. Цырен подсел к ней. Темно-серое ее пальтишко с коричневым цигейковым воротником показалось ему знакомым.

— Здорово, очень симпатичная лисичка! Повеселилась вчера?

— Лисичка? — удивилась Валюха. И вдруг рассмеялась будничным деловитым смехом. — Вон оно что! Ты же весь вечер с лисой ходил. Теперь целый год будут лисички мерещиться.

— А мне показалось… — неуверенно начал Цырен.

Да нет, конечно, показалось. Лисичка ничем, ну абсолютно ничем не походила на Валюху Рыжову. И голос не тот, и смех, да и слова у Валюхи сухие, казенные, а у лисички — душевные. Только вот пальто. Хотя, наверное, половина девчонок в Горячих Ключах носят такие пальто.

— Показалось — протри глаза… — порекомендовала Валюха. — Между прочим, я знаю, кто тебя морочил. Неужто не догадался?

— По-моему, восьмиклассница какая-то.

— Восьмиклассница! — презрительно поморщилась Валюха. — Тоже мне, следопыт! Восьмиклассниц много.

— Ну так кто же? Выручай товарища.

— А ты у Деда Мороза спроси.

— Я и Деда Мороза не узнал.

— Ну да! — не поверила она. — Тогда конечно. Околдовала тебя твоя лисичка. Это же Павел Егорович был!

Цырен лишь головой покачал. Не делиться же было с Валюхой своими сомнениями насчет нелепых запивок и еще более нелепой встречи в зимовье, назначенной на завтра. Он был почти уверен, что его надули, и все же решил пойти. Будь, что будет!

…Дорога в Крестовку шла заберегами по чистому, зеркальному льду, лишь кое-где припорошенному снежком. Под ногами лениво колыхались водоросли, стремительно проносились стайки рыб. Цырен лег на лед, рукавицами прикрыл глаза от света и начал медленно погружаться в зеленоватую пучину.

Когда они были пацанами, вот так же выбегали на Байкал в погожий зимний денек, падали на лед и смотрели «подводное кино». Однажды Рудик сказал: «А у меня полное впечатление: погружаюсь, погружаюсь…» Потом и Цырен с Санькой научились погружаться: ничего особенного, глаза постепенно привыкают к подводному сумраку, и дно точно приближается. Тогда же они взбирались на многоэтажные нагромождения торосов на берегу, отыскивали дорожку среди глыбин льда — и выносило их, казалось, аж на середину Байкала.

Наконец показалась Крестовка, вернее, не сама падь, а гора с черным крестом на вершине. Этот массивный лиственничный крест в два человеческих роста стоит здесь еще с прошлого века в память о каком-то подгулявшем купце, вместе с тройкой лошадей ухнувшем под лед. Купчину так и не нашли, «на тройке с бубенцами укатил к богу в рай» — говорили старики. А падь с тех пор стали звать Крестовкой.

Уже завидев зимовье, Цырен тщательно обследовал все выходы со льда на берег. Следов не было, снег лежал белый, пушистый, никем, даже птицами, не тронутый. Что ж, яснее ясного, его разыграли, обидно и неостроумно разыграли, хоть домой возвращайся. Но он все же направился к зимовью — просто так, назло себе.

За кустами притаилась чуть не по крышу заваленная снегом крохотная избушка, с одним подслеповатым оконцем. Много лет назад срубили ее любители подледного лова. И сколько помнит Цырен, она всегда была такой ветхой. Теперь же и вовсе скособочилась, вот-вот рухнет. Он поднял голову — над заброшенной зимовьюшкой курчавился тонкий, почти прозрачный дымок!