Серебряный молот - [50]

Впервые за все время пребывания в Эгга Турир засмеялся. И он рассказал Сигрид, каким образом взял Хьяртана на борт в Дублине.

— Та, что была в Дублине, куда хуже этой, — сказала Сигрид. — Эта — служанка средних лет, помешанная на мужчинах и имеющая троих незаконнорожденных детей. Она набрасывается на мужиков, как медведица на скот. Стоило ей только сурово взглянуть на него, как Хьяртан пополз к ней на брюхе, как пристыженный пес.

— Бедный Хьяртан! — сказал Турир. Больше они ни о чем не говорили до самого дома.

Все оставшееся время Турир вел себя тихо, и Эльвиру больше не нужно было следить за тем, чтобы он был умерен в потреблении пива и меда.

Торберга и его рабочих удалось уговорить остаться еще на время, чтобы построить корабль для Турира. Сам ярл Свейн вел с ним переговоры; корабелы же сказали, что больше заработают, отправившись на летние месяцы в поход; у многих из них были к тому же свои усадьбы. Но слова ярла и обещания хорошо заплатить возымели действие.

Турир часто ходил на причал, и между ним и Торбергом постепенно завязалась дружба.

Торбергу нравилось, когда рядом находился Турир; и поскольку Турир был не особенно разговорчив, Торберг рассказывал и пояснял больше обычного. И в конце концов Туриру передалось стремление Торберга к совершенству конструкции — стремление, граничащее с помешательством.

Он строил свои корабли, как скальд слагает свои висы, этот Торберг. Ритм шпангоутов напоминал стихотворный размер, форма деталей — кенинги, и он соединял все это в единое целое, посрамляющее чистотой своих линий не одну скальдическую песнь. И поскольку он каждый раз выдумывал новую форму деталей, все его корабли отличались друг от друга, даже корабли одного типа; все они были индивидуальны, словно живые существа.

Однажды, когда они сидели вдвоем на берегу, Торберг начал рассказывать Туриру о других построенных им кораблях.

Постепенно Турир тоже включился в разговор. В их дружбе не было ничего принудительного: иногда они болтали, иногда сидели молча, не чувствуя никакой необходимости разговаривать.

— Что нашло на тебя в тот раз? — спросил Турир, когда Торберг рассказал ему о знаменитом «Длинном Змее».

— Мастер, строивший этот корабль, имел слабое представление о красоте линий, — сказал Торберг, — и к тому же он был упрям. И Олав Трюгвассон терпеливо, как росомаха, пытался объяснить ему что-то…

— Но зачем, рискуя своей жизнью, ты сказал им, что они ошибаются?

— А ты сам часто рисковал жизнью ради богатства?

— Бывало и такое. Но я искал не только богатство, не меньше значил для меня азарт самой битвы.

— Ты понимаешь, что можно испытывать подобный азарт, строя корабль?

— Да, — ответил Турир. — Я начинаю понимать.

— Богатство, к которому я стремился, заключалось в том, чтобы сделать корабль как можно красивее. И перед глазами у меня стоял контур «Змея», согласно которому я и построил корабль. Глядя на то, как они забивают в обшивку гвозди, я чуть не заболел, и мне пришлось уйти, чтобы не видеть, как они портят драккар. И я пришел туда ночью и сделал зарубки, чтобы показать им, как нужно строить.

— Ты был уверен в себе, — сказал Турир. — Конунг Олав вряд ли предал бы тебя легкой смерти за то, что ты испортил его корабль.

— Я знал, что делаю, — ответил Торберг.

— Да, он явно был доволен, когда драккар был готов, и произвел тебя в корабельные мастера…

Торберг не ответил, но через некоторое время сказал:

— Для какого вида товаров предназначен твой корабль?

Турир стал рассказывать о своих планах, о том, что морская торговля станет в будущем прибыльным делом. Он говорил с большой страстью, и Торберг во все глаза смотрел на него, впервые видя его увлеченным чем-то.

— Я рад тому, — сказал он, когда Турир замолчал, — что мой корабль будет использован в деле, которое тебе по сердцу.

— Твой корабль? — сказал Турир, изумленно взглянув на него. — Корабль считается моим, даже если ты и построил его!

Торберг усмехнулся.

— Разве твой сын становится не твоим, когда ты отдаешь его кормилице? — сказал он.

Турир почувствовал себя так, словно его ударили из-за угла.

Он тут же представил себе маленькое, сморщенное личико, сжатые кулачки — сына, которого дала ему Раннвейг и которого он отослал прочь.

Торберг же неправильно истолковал тень, набежавшую на его лицо.

— Тебе не нравится, что я говорю о своих кораблях? — спросил он.

— Я подумал о другом, — коротко ответил Турир.

Торберг внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. И тогда Турир сказал:

— У меня есть сын, которого я отослал кормилице, об этом я и подумал.

— У меня самого много таких, — сказал Торберг. — Оса, моя жена, не любит, когда я привожу в дом детей от моих любовниц.

— Я говорю не о ребенке любовницы.

— Почему же тогда ты отослал его прочь?

— Его мать умерла, когда он родился.

Некоторое время Торберг сидел молча, заметив суровую горечь на лице Турира.

— В мире много женщин, Турир, — сказал он наконец.

— Я знаю, — ответил Турир. — Но ты можешь оставить их себе.

Торбергу трудно было понять, что мужчина может быть привязан к одной женщине. Разумеется, он сам был женат, и он любил свою Осу; она была такой домашней и уютной, и он всегда возвращался к ней. Но ей приходилось мириться с его любовными похождениями. Первые годы были для нее горькими; и однажды она бросила ему в лицо слова: если бы он отдавал ей столько, сколько он отдает своим кораблям, она позволила бы ему спать с девчонками в каждой деревне. Но он только пожал плечами и сказал: «Ты думаешь?», и больше не возвращался к этому разговору. И в конце концов она успокоилась.