Серебряный молот - [11]

— У твоего брата припасено хорошее вино!

Сигрид смутилась.

— Я… я никогда раньше не пила вина, — сказала она. — Я не знаю, осмелюсь ли я…

— Тогда будь осторожна, — засмеялся он. — Я еще не имею права уносить тебя в постель — пока еще…

Последние слова он произнес так тихо, что только она их услышала.

Сигрид покраснела. Она подумала, что уже не в первый раз он понесет ее на руках, и интонация, с которой он произнес это, наполнила ее странным, незнакомым чувством.

— Ты должна смотреть на меня, когда пьешь со мной! — сказал он.

И только когда он подносил чашу к ее губам, она впервые взглянула на него, встретившись с ним взглядом. Она не знала, что она ожидала увидеть —снисходительность или сострадание или же отсвет того желания, которое светилось в его глазах, когда он поймал ее. Она знала только, что не ждет откровенного дружелюбия с его стороны. Она чувствовала, как напряжение между ними постепенно ослабевает, и, не признаваясь себе в этом, почувствовала облегчение, озарившее ее лицо, словно свет полной луны.

Вино было сладким на вкус, и она выпила гораздо больше, чем собиралась.

Он рассказал ей о переговорах с братьями. И он назвал несколько усадеб, о которых она никогда не слышала и названия которых ничего для нее не значили, и поняла, что они достанутся ей.

— Первое время я буду управлять ими вместо тебя, — сказал он, — но как только ты войдешь в курс дела, ты займешься этим сама. Когда-нибудь тебе это пригодится.

Свадьбу решено было отпраздновать, как только соберутся все родственники, живущие в окрестностях — возможно, через неделю.

Ей так понравилось вино, что она не прочь была выпить еще, и он налил ей немного. Он стал расспрашивать ее о Бьяркее и о ее детстве. И она принялась увлеченно рассказывать ему о Турире и Хильд, Сигурде и Халльдоре, о своей собаке, которую взяла еще щенком и которая была такой ласковой, что даже ни на кого не лаяла. Он смеялся, когда она сказала, что Турир назвал собаку Фенриром, в честь кровожадного волка, который будет вырвется на волю и сожрет всех богов, когда наступит Рагнарок[7].

И она рассказала о своем излюбленном месте на холме, над домом.

— Ты как-нибудь сводишь меня туда, — сказал он.

— Туда не легко забраться, — ответила она, — и…

Она запнулась и покраснела.

— Может быть, нам удастся уговорить Турира пойти с нами, — сказал он и подмигнул ей, так что она еще больше покраснела. А он засмеялся заразительным смехом, и она присоединилась к нему. Во время разговора она время от времени делала глоток из его чаши. Но когда ей захотелось еще вина, он убрал чашу.

— Нет, ты выпила уже достаточно, — сказал он. И голос его был таким мягким, что это ее не задело.

Свернувшись ночью под одеялом, она чувствовала себя возбужденной и счастливой. Он проводил ее через двор, и возле дома снова прижал к себе. Не грубо, как до этого, а нежно и осторожно, гладя по голове. И она положила голову ему на плечо.

Она улыбалась в темноте. Он не счел глупыми ее рассказы и… Внезапно ей пришла в голову мысль о том, что пока она болтала обо всем подряд, он не сказал ни слова о себе и об Эгга. Но она прогнала эту мысль, погружаясь в глубокое, темное море сна.

Сигрид смотрела на гладкие, коричневые предметы, лежащие в коробке, напоминающие плоские камешки. Потом быстро закрыла крышку и положила коробку в один из сундуков, которые собиралась взять с собой в Трондхейм. Хильд называла это «плавающими камешками»[8]. Они приплывают по морю, говорила она, и беременным женщинам очень полезно пить из них отвар. Хильд говорила Сигрид и о многих других вещах. Она научила ее пользоваться рунами: бьяргруны помогали при родах, хугруны развивали смекалку, лимруны излечивали болезни, а молруны защищали от злых духов. Она также давала ей советы, как расположить к себе богов и духов, как защититься от привидений и троллей.

Она говорила, что опаснее всего ночь середины зимы[9], потому что все призраки и прочая нечисть празднуют тогда свое рождество. В эту ночь следует быть осмотрительным, потому что с наступлением темноты нечисть обладает наибольшей силой. Не следует поднимать с пола упавшие предметы, потому что пришельцы считают их своими и сердятся, если их отбирают. И не следует забывать о том, что нужно оставлять для домового еду и пиво, если хочешь, чтобы в доме был мир и покой.

И когда весной солнце так высоко стоит на небе, что светит в отверстие для дыма, домовому следует оставить большой кусок масла.

Хильд рассказывала ей еще и о многом другом — и Сигрид впитывала в себя каждое слово. Хильд дала ей зубило, с помощью которого вырезались руны, и маленький серебряный молоточек. На нем были начертаны странные знаки, разобрать которые Сигрид не могла. Хильд сказала, что их вырезал один финн и заколдовал и они защищают от дурного глаза и прочих напастей.

Хильд дала ей еще один совет: как вести себя в замужестве и как лучше угодить мужу.

И еще она сказала, что если даже Сигрид ожидают печали и неудачи — «ведь этим распоряжаются Норны[10], и большинство из нас переживают в жизни скорбь», — ей следует знать, что сидеть сложа руки еще хуже.

— Найди себе какую-нибудь работу, — сказала Хильд, — и занимайся ею! Ведь если твои руки будут чем-то заняты, тебе будет легче, даже в случае большого горя!