Серебряный любовник - [41]

– Возможно, вы захотите придти на похороны, - отозвался Сильвер, сидя на подушке и читая со скоростью пятнадцать секунд страница. Как раз в это утро мы купили по случаю стопку самых разных книг.

Смотритель нахмурился.

– Эта квартира, - сказал он, - рассчитана только на одного человека.

Меня мигом охватил ужас, но Сильвер ответил:

– Я ей ничего не плачу. Я ее гость. Смотритель нехотя согласился, что ничего необычного в этом нет, и Сильвер улыбнулся ему.

Я мяла в руках мелкие деньги - плату за квартиру и электричество, но тут Сильвер встал и любезно пригласил грозного посетителя пройти в ванную. Я слышала его ворчание оттуда, вроде: "не знаю, хотел ли бы я это сделать у себя" или "А что это белое на потолке, а?" И потом удивленно: "Очень похоже".

Они вернулись, и Сильвер налил нам по кружке очень дешевого и кислого вина. Свою смотритель тут же опорожнил одним глотком. Когда мы наконец избавились от него и от денег, я вышла из себя. Ты пашешь, как лошадь, чтобы сделать квартиру красивой, а тут является гнусный старикашка и начинает придираться.

– Он просто забыл, как надо разговаривать, - сказал Сильвер. - К тому же он болен. Вынужден принимать одно лекарство, которое дает временный для него побочный эффект.

– Ты-то откуда это знаешь?

– В ту ночь, когда я одолжил стремянку, мы немного посидели и он мне рассказал.

– Ты все еще пытаешься каждого сделать счастливым, - сказала я.

– Все еще. Тяжелая работа, признаться.

Я посмотрела на него, и мы рассмеялись. Я подошла и обняла его. На ковре тоже приятно заниматься любовью.

Вечнозеленое растение к концу месяца вымахало до потолка и разрослось веером.

Вот я и добралась до конца месяца.

3

Вечером накануне первого дня нового месяца мы сидели у развалин на одной из балок, и смотрели на звезды, которые виднелись за последними уцепившимися за ветки листьями, и на город, расцветший огнями. Мы теперь частенько сюда выходили, причем первым предложил это он. Иногда он тихонько играл на гитаре и пел для меня. У развалин это было так красиво... В сумерках они становились таинственными и дикими, будто чаща леса, правда, окруженная цивилизацией по краям. Время от времени появлялась белая кошка, мы покупали тарелку конины, приносили и оставляли здесь для нее. Она была, очевидно, бездомная, но Сильвер своим безошибочным зрением разглядел у нее сзади крошечную отметинку - это означало, что прививку против бешенства ей сделали совсем недавно. Мне захотелось заманить кошку в квартиру. Но в этот вечер ее не было, только звезды. И сидя рядом с ним под одним плащом, я сказала:

– Самое счастливое время в моей жизни. Он повернулся и поцеловал меня:

– Спасибо.

Я была внезапно тронута теплотой, присущей даже поддельному чувству. Он был мой. Прохлада, исходящая от его тела, никогда не беспокоила меня, а теперь от близости ко мне он казался теплым.

– Мне даже все равно, что ты меня не любишь, - сказала я. - Это такое счастье.

– Но ведь я люблю тебя.

– Потому что можешь сделать меня счастливой.

– Да.

– А это значит, что я ничем не отличаюсь от любого другого, кого ты делаешь счастливым, ты можешь любить нас всех, но я не это понимаю под любовью. - По крайней мере, это не задевало его: я говорила беспечно и лукаво, и он улыбнулся.

Я никогда не устану восхищаться, никогда не смогу насытиться его красотой.

– Я тебя люблю, - сказала я. - Пойдем пообедаем. Ты как? Будешь притворяться?

– Если ты уверена, что хочешь потратить на это деньги.

– Да, да, я хочу. Ведь завтра я получу свою тысячу.

– Признаться, - сказал он, - мне очень нравится вкус еды.

– В самом деле?

– Наверное, мне следует этого стыдиться.

– О, да, - сказала я. - Весьма предосудительно.

Мы будто на минуту обменялись ролями, репликами, манерой говорить. Он делал это играючи, а я еще только училась.

– Ты меня изменил, - сказала я. - И я благодарю Бога за это.

Мы пришли домой, и я вымыла голову. С тех пор, как мы начали работать, я почти не обращала на волосы внимания. Они слипались в комья, когда я красила и клеила, и становились очень густыми от сухих шампуней, потому что без сушилки сохли очень долго. Но в этот вечер я расщедрилась на радиатор. И когда волосы начали подсыхать, я увидела в разрисованном зеркале, среди зеленых холмов и тигровой листвы, сияющую гриву цвета белого пепла.

Мать что-то сделала не так. Или ошиблась машина, составлявшая схему цветосущности? Или естественный цвет с возрастом изменился сам? Должно быть так оно и есть, потому что...

– О-о, - произнесла я, гладя свои волосы, - они стали красивыми. Они никогда такими не были.

– А они ведь твои собственные, - добавил он.

Я надела одно из самых старых своих платьев, которое подарила мне Египтия, раньше его носила она. Деметра и я считали, что оно мне не идет, но я оставила его из-за ткани, которая становится то белой, то голубой, то бирюзовой, в зависимости от того, как падает свет. А сегодня оно отлично сидело, и я отважилась надеть куртку с павлинами, и она тоже прекрасно выглядела на мне. Я была стройной и высокой. А волосы излучали лунный свет. И я заплакала.

– Извини, я не знаю, с чего это вдруг...