Серебряный лебедь - [10]

Елизавета засмеялась, а Александр продолжал:

— Тогда я посмотрю на Джона Уэстона. Я убью вас во цвете лет, сэр! И вас, сэр Горинг, и вас, и вас!

Он заплясал по комнате, размахивая в воздухе кулаками и нанося воображаемые удары. С него слетел парик, глаза блестели, как у полевой мыши, на которую он в тот момент был очень похож. Это жалкое маленькое тело буквально излучало широту души и величие намерений.

Спустя два дня они направились в Малверн в сопровождении Джозефа Гейджа, тоже пожелавшего принимать ванны и избавившего их от своего присутствия только по прибытии.

— Я одолжу вам Черномазого, — предложил он, услышав рассказ о требованиях Джона Уэстона. — Он не даст Мелиор Мэри в обиду.

— Но надолго ли, Джозеф? Ты же не можешь отдать мне его навсегда, а они могут потребовать своего в любой момент — на следующей неделе или через год. Ситуация безнадежна.

Джозеф задумался, прислонясь к малиновой обивке сиденья кареты и одной рукой опираясь на трость со сверкающим аквамариновым набалдашником. Было ли это показным аксессуаром или способом вложения капитала — никто не знал. О состоянии Джозефа ходили необычайные легенды. Говорили, что его богатства — дома, земли, драгоценности и тайные спрятанные сокровища — превышали богатства, самой королевы Анны. Но доподлинно это было неизвестно никому, даже членам семьи.

Джозеф был загадкой. По лондонским кафе о нем ходили крайне противоречивые слухи. Если верить сплетням, он был и гомосексуалистом, и большим охотником до женской чести. Завсегдатай игорных домов, он не прикасался к картам и не брал в руки кости. Частенько ужиная на рассвете, он, вообще-то, любил сладко проспать всю ночь. Имея высокопоставленных друзей, не гнушался обществом постояльцев гостиниц. Слыл горьким пьяницей, но употреблял только легкое вино. Повеса, посланник дьявола, вольнодумец, был примерным католиком и мягкосердечным человеком. Никто не знал о нем ничего конкретного, а именно к этому он и стремился. Какая-то скрытая часть души была для Джозефа источником спокойствия, его тайной, уголком, где он мог уединиться, когда нельзя доверять окружающему миру. И все эти мысли таились в голове, всегда украшенной модным париком, под которым на самом деле прятались густые светлые волосы. Зеленые глаза с тяжелыми веками всегда придавали ему сонный вид; он был довольно миниатюрен — не очень высок и не слишком толст, его всегда немного улыбающиеся губы могли очаровать любого, но при определенных обстоятельствах они становились тонкими и жестокими. Таков был Джозеф Гейдж.

Теперь же он спросил:

— Ты не думаешь о разводе, Елизавета?

— Как ты можешь такое говорить, Джозеф? Мы ведь воспитаны в одной вере. Развода быть не может!

Он улыбнулся словам сестры.

— Видно, я плохой пример. Не слушай меня. И все же, по-моему, так не любить Джона и не порвать с ним окончательно — столь же грешно, как избавиться от него.

В разговор вступил Поуп:

— Любой мужчина и любая женщина должны действовать в согласии со своей совестью, Джозеф. Если вера Елизаветы сильнее вашей — это ее право.

— Безусловно, — сказал Джозеф, сонно прикрыв глаза под громыхание кареты. Он задремал, но его рука все еще опиралась на прогулочную трость, усыпанную драгоценностями.

Через час они прибыли к Малвернским источникам — в небольшую деревушку, ничем особенно не примечательную, кроме красоты окрестностей. Это место ни в коей мере не конкурировало с другими модными курортами — небольшой клочок земли, ни на что не претендующий, где было трудно встретить кого-нибудь из света. Потому Поуп и предложил туда поехать. Благодаря его неординарной внешности и головокружительному успеху, поэта было несложно узнать, а этого они с Елизаветой хотели меньше всего, не желая давать пищу сплетням.

Но судьба распорядилась так, что в доме, где могло поместиться самое большее двенадцать человек, жили двое знакомых. Одна из них — маленькая злобная вдова с артистическими наклонностями и игривым голоском; казалось, она постоянно приукрашивает свое прошлое, не задавшееся из-за ее вздорной натуры, и скрывает неумение грамотно говорить под обрывочными фразами; другая — худая и бледная девушка, знавшая Елизавету с детства.

С вдовой они столкнулись на лестнице, когда Клоппер сортировала коробки с багажом. Вдова воскликнула:

— Так это же мистер Александр Поуп! Вы меня не помните? Я… миссис Майр. Мой последний муж знал вашего дорогого отца, а мне всегда очень нравилось ваше творчество, и… я очень интересуюсь поэзией, вы… Честно говоря, я пыталась писать… Может быть, вас заинтересует… За стаканом красного вина… Это такое чудесное место, мистер Поуп! Почти невозможно встретить никого из… Я приехала сюда, чтобы немного похудеть в талии и… Самые стройные женщины в Англии, смею… Вы согласитесь с…

Вдова натянуто засмеялась — от ее холодного взгляда не ускользнуло, что за спиной поэта стоят женщина и ребенок. Она немного понизила голос:

— О, о, мистер Поуп! Я сразу не поняла, что вы…

— У слухов не всегда длинные ноги, — заметил Александр, кланяясь. — Добрый день, миссис Майр. Надеюсь, мы еще увидимся.

Подруга детства Елизаветы была такой тихой и незаметной, что обе женщины не знали, что живут в одном доме, пока через три дня не столкнулись лицом к лицу. Поуп остался в комнате и писал, а Мелиор Мэри гуляла с Клоппер. Елизавета в одиночестве принимала ванну и очень удивилась, услышав чье-то восклицание: