Серебряные рельсы - [3]
А когда пришла коренная вода, заставу взволновала одна загадочная находка. С пограничного катера увидели на дне реки какой-то поблескивающий предмет. Привязавшись веревкой, прыгнули в воду и вытащили заржавевшее ружье. Отчистив находку, установили, что ружье было бельгийского завода. С трудом разобрали номер. Кому принадлежала эта бельгийка двенадцатого калибра № 76087? Никто в окрестных селах не мог ответить на этот вопрос. Обнаружили ружье почему-то совсем рядом с заставой. Перерыли архивы за долгие годы. Нет, никто из командиров и красноармейцев заставы не был владельцем этого охотничьего ружья. Для выяснения загадки начальник заставы Переверзев отправил находку в Артемовск…
О тревожных радиограммах, что сыпались год назад на заставу, о неудачных поисках, о приезде старика профессора, о загадочном ружье знали и рыбаки, живущие неподалеку. Это были суровые деды, коренные саянские жители. Проводив сынов на войну, они и сами не захотели сидеть в такое время сложа руки: снабжали казырским омулем и хариусом отдаленные золотые прииски. В поисках уловистых омутов старики не раз хаживали вверх по Казыру, за Базыбайский порог. Они хорошо знали низовья реки. Каждый приметный камень имел у них свое имя – Лоб, Чалый, Братья, Пьющий Камень…
Еще по весне рыбаки оглядели Казыр. Особенно тщательно, как и пограничники, они изучали район последней стоянки исчезнувшей экспедиции.
– Нету, – говорили они Переверзеву. – Стало, в Тазараму ушли…
Тазарамой они по-старинному называли пограничный хребет Ергак-Таргак-Тайга. Может, действительно люди ушли за границу? Однако это предположение ничем не подкреплялось и не могло разрешить загадки. В половодье приемыш рыбака Андрея Бякова двенадцатилетний Санька Баштаков увидел вмерзший в лед маленький плот, который стремительно пронесся мимо заставы. Этот же плот видела Лиза Степанова, дочь другого рыбака. Девушка прибежала тогда к начальнику заставы Переверзеву и со слезами на глазах требовала, чтобы послали вдогонку катер. Но мало ли чей салик может притащить река с верховьев? Да и как его поймаешь? К концу лета рыбаки перестали строить догадки, отчаявшись, прекратили поиски.
Наступила осень 1943 года. Снова поредел лес, потемнела голубая казырская вода. Однажды рыбак Иннокентий Степанов толкался левым берегом на лодке к Базыбаю – под этот порог вчера ушли его товарищи с сетями. Река сузилась, началась быстрина. Лодка вертелась, шла плохо.
«Проклятая Баня! – ругался про себя старик. – Взопреешь, пока пройдешь. Одно слово – Баня. Однако, вон уже и Кедровый остров!»
Степанов налег на шест, и лодка вышла на тихое место. Вдруг он остановился – сквозь воду виднелся листочек бумаги, прилипший к камню. «Однако, кто-нибудь из пограничников тушенку раскрывал», – предположил Степанов, но все же внимательно осмотрел дно реки. Неподалеку в прозрачной струе трепетал еще один такой же листок. Старик подплыл ближе к берегу и отшатнулся – на мелководье в прибрежных кустах лежал полузанесенный песком человек. Лица нельзя было различить. Сквозь воду хорошо был виден форменный синий китель.
Старик выбрался на берег, предусмотрительно поставил вешку, на кустах ольшаника сделал заметную вязь. «Мало ли что со мной в тайге может случиться, – подумал он, – а так люди заметят».
Назавтра он приплыл к Кедровому острову со своими старыми товарищами – Киприяном Лихачевым и Андреем Бяковым. В лодке был и вертлявый белоголовый Санька Баштанов. Мальчишка свесился с кормы и звонко закричал:
– Бумаг-то, бумаг! Дядя Иннокентий, бумаг!
– Не колготи! – одернул его Бяков, и Санька присмирел.
В суровом молчании они подплыли к кустам. На берегу глухо и торжественно шумели по-осеннему черные кедры, в воде зыбились их неясные тени.
– Ишь застругивает, – кивнул на воду Лихачев. – Песок тянет. Чуть погодя намыло бы косу на него – и с концом…
– Давно лежит, – заметил Бяков. – А я, паря, мимо Кедрового сколь раз сей год проходил, да все правым берегом, протокой. А он левым, Дурной Матерой шел…
– Тут, на приверхе, с ним и приключилось, – вернувшись с берега, сказал Иннокентий. – А гляньте, перед быстриной лег. Еще б десять сажен вниз ступил, полая вода снесла б его в воду и Баня размочалила бы по косточкам.
– В Артемовск надо сообщить, Кеша. Трогать его нельзя сейчас, самим-то.
– А мы прямо отсюда на заставу. Только вот что, мужики, – Степанов прошел вдоль берега. – Бумаг-то сколько в воде! Нешто собрать их сейчас? Пропадут же! А может, в них есть что?
Старики начали доставать со дна реки одинаковые продолговатые листочки.
– Рукой написано. Цифры на уголках, – сказал Киприян Лихачев. – И не смыло, разобрать можно. Карандаш, верно, особый у него был. Приедем, берестой переложим. Ну-ка, Саня, прочитай – у тебя глаза острее.
Мальчишка осторожно взял в руки сырой листочек.
– Понимаю! – крикнул он и поднял глаза на Лихачева. – Читать? «Имеются граниты серые крупно– и мел… мелкозернистые… исключительно красивые розовые граниты и гранит-пор… порфиры, зеленые серпат…сер-пен-тины». Непонятные какие-то слова…
Санька передохнул и взял из рук Лихачева еще один листок.
