Серебряные орлы - [7]

Но вместе с тем вспомнил и о могущественном настоятеле монастыря в Клюни Одилоне, который прославляет покорное целование руки священнослужителю набожными королевами и княгинями, — почувствовал ли он себя польщенным этим жестом Рихезы? Нет, вряд ли.

Он поднялся со скамьи и стал ходить по комнате. А расхаживая, говорил, вернее, размышлял вслух. К кому бы обратиться, чтобы разузнать истинную причину решения Болеслава? Уж никак не к архиепископу Ипполиту — человек он новый, ничего еще не знает… Но если они выведают причины и признают их не слишком основательными, именно Ипполита можно будет использовать в качестве посредника при попытках оказать нажим на Болеслава, чтобы тот изменил свое решение, чтобы, хоть и с опозданием, отправился в Рим или хотя бы послал Мешко.

— Нет, я совсем не хочу, чтобы Мешко поехал, — прервала его вдруг Рихеза решительным и даже удивительно резким голосом. — Я подумала, что это вовсе не то же самое… Отец должен поехать один… На Капитолии и на Авентине должен предстать патриций империи собственной персоной… собственноручно водрузить первого серебряного орла на башне Теодориха…

Он улыбнулся ей благожелательно, дружелюбно, но несколько удивленно.

— Весьма похвально, что ты так печешься о патрициате нашего государя, о славе серебряных орлов… Но я полагал, что твое сердце стремится в Рим… что ты жаждешь в белоснежных одеждах взойти на Капитолий по стопам Оттона Рыжего и Оттона Чудесного… что жаждешь помолиться над гробницей деда… преклонить набожно колена в гроте Климента, где постился и умерщвлял плоть твой дядя. Мне доставляла радость мысль, что я бы сопровождал тебя. Я показал бы тебе орган, на котором играл папа Сильвестр. И чудесную белую голову, отбитую у статуи, о которой глупцы говорили, что папа беседовал с нею с помощью волшебных чар. И провел бы тебя в часовню, где удостоился наивысшей чести, о которой мог только мечтать: там я исповедовал один-единственный раз Оттона Чудесного…

— А кто тебе сказал, что сердце мое не стремится в Рим?.. Что я не жажду всего, о чем ты сейчас говорил? Ты бы везде меня водил, и в пещеру заколдованных сокровищ, ведь она же знакома тебе лучше, чем кому-то из живущих…

— Это тоже глупости! — воскликнул он раздраженно. — Глупая болтовня темных баб… Никакой пещеры не было, никаких сокровищ…

— Как же так? Вы же пошли ночью вдвоем с папой, ты нес фонарь и лопату. Мне сам Гериберт говорил.

Аарон пожал плечами с явным облегчением.

— Гериберт? Это весьма богобоязненный и ученый муж, но подозреваю, что он вериг в силу колдовских чар куда больше, чем в бессмертие своей души… Феодоре Стефании приснился нелепый сон, она рассказала его, другие пересказывали, переиначивали, вот и пошла непристойная сплетня о том, как мы со святейшим отцом ходили за волшебными сокровищами…

— И покажешь мне комнату, где дядя Оттон спал с Феодорой Стефанией, — сказала Рихеза, опустив глаза. Произнесла она это особым тоном, каким обычно женщины говорят с мужчиной о спальнях других женщин. — Покажешь… покажешь…

В голосе Аарона прозвучала горечь и упрек.

— Как я тебе покажу?! Ведь ты же не едешь в Рим… Не могут же оба сразу покинуть Польшу, и наш государь и Мешко. Поэтому и терзаюсь я так этим отъездом супруга твоего в Чехию.

Теперь и в голосе Рихезы послышалась горечь, нет, даже не горечь, а только раздражение, с каждым словом приобретающее новые оттенки высокомерного удивления и одновременно какой-то холодной злости.

— А какие же это небесные или адские силы уведомились, достопочтенный аббат, что княжна Рихеза не может отправиться в Рим, если князь Мешко Ламберт остается в Польше?!

Удивление Аарона казалось беспредельным.

— Как это так, без супруга?.. На долгий срок?.. Без надобности на то? Не во время военного похода? Спустя неполный год после бракосочетания?

— Да хоть бы и на другой день после свадьбы. Ты бы хоть вспомнил, преосвященный аббат, что тебе дозволено говорить с правнучкой императора Оттона Великого, самодержца Рима! Сопровождать Болеслава в Рим должна именно я, прежде всего я. И не будет это смертным грехом гордыни, если скажу, что это был бы столь величественный въезд в Рим, равных которому еще не было: наследник могущества Оттона III Чудесного совместно с наследницей его крови и духа.

Аарон внимательно пригляделся к Рихезе, внимательно и вникающе, после чего вновь стал прохаживаться. Он ожидал, что она закричит на него, что поведет себя заносчиво, напоминая, какие он должен оказывать ей знаки почтения. Но она не сказала ничего, и он спокойно вернулся к своим мыслям. К архиепископу Ипполиту пока что не стоит обращаться, остаются настоятель Антоний и Тимофей. С Антонием видеться не очень хочется. Не переставая прохаживаться, он посмотрел на нее исподлобья, ожидая вопроса, почему же это ему не хочется встречаться с Антонием. Но Рихеза, казалось, где-то витала мыслями. Он видел ее профиль. И даже изумился: несомненно, точно такой же, как на геммах, камеях и диптихах, мастерски выполненных в честь той или иной базилиссы. Зато в цветущей розовой коже и темно-голубых глазах не было ничего греческого. Пышная саксонская девица, такая, как сотни других, что, стоя по щиколотку в воде, полощут холщовые рубахи в Эльбе или Мульде! И лишь Матильда, сестра Оттона III, Мешко Ламберт и служанки знают, светлые ли, германские, или темные, греческие, косы скрывает затканная серебром сетка на голубой подкладке, плотно облегающая хотя и хорошей формы, по, пожалуй, великоватую голову.