Серебряные ночи - [13]

– Кто там? – послышался сверху знакомый голос.

Адам поднял голову, выходя из исступленного состояния, в которое впал от тоскливых мыслей, и прекратил свое монотонно-тупое занятие. Лицо Софьи Алексеевны в обрамлении длинных распущенных волос, склонившееся над подоконником второго этажа, показалось неестественно бледным в лунном сиянии.

– Немедленно спуститесь вниз и отоприте дверь! – скомандовал он таким суровым армейским голосом, что та повиновалась без единого слова.

Софи слетела вниз по ступенькам, лихорадочно размышляя, какие еще неприятности сулит ей этот казус. Она попыталась отодвинуть засов, но тяжелые брусья оказались даже ей не под силу.

– Я не могу! – воскликнула она. – Подождите! Несколько минут спустя она появилась из-за дома. Поверх ночного пеньюара на ней была тонкая накидка, босые ноги обуты в простые домашние тапочки.

– Что еще случилось? – Софи откинула с лица густую прядь. Глаза ее выражали смешанное чувство возмущения, беспокойства и замешательства. – Вы можете разбудить всю прислугу, но не таким же образом! Они встают гораздо раньше, чем мы!

«Что за чушь она несет?» – пронеслось у него в голове.

– Как вы смеете не впускать меня в дом? – в раздражении выкрикнул он. – Что за детские шутки!

– Не впускать вас в дом? – искренне изумилась Софи. – Помилуй Бог, зачем мне это надо? – Похоже, ее удивило подобное предположение. – Парадную дверь всегда запирают на ночь. Степи полны разбойников.

– Но я оставил ее открытой, – возразил он, впрочем, уже не так уверенно.

– Значит, Григорий снова ее запер, – спокойно сказала девушка. – Это наш ночной сторож. Он проверяет запоры каждый час.

– А как же вы вошли? – в замешательстве спросил Адам.

– Через боковую дверь. Она была открыта, потому что Борис Михайлов был на улице. Дверь маленькая, незаметная. Вы не спросили у Бориса, как войти? – Порыв холодного ветра заставил ее поежиться.

– Нет. – Адам уже чувствовал себя полным глупцом. – Бы можете простудиться в этой тонкой накидке.

– Вы так стучали, что у меня не было времени одеться. – Замечание было вполне справедливым. Она стояла на мощенной камнем дорожке, облитая молочным светом луны. Адам ощутил на себе тяжелый взгляд ее темных глаз. – Неужели вы действительно подумали, что я способна сыграть с вами такую глупую, бессмысленную шутку?

Адаму очень не хотелось признаваться в этом даже себе. Не только потому, что осознал собственную глупость. Он испытывал мучительную неловкость за свою ошибку. На самом деле так оно и есть. Из всего немногого, что он успел узнать о Софье Алексеевне, можно было бы уже догадаться о ее неспособности на низкие поступки.

– Прошу простить меня, – сквозь зубы проговорил он. – Сам не понимаю, что на меня нашло. Но вам следует немедленно отправляться в дом. Не хватало еще, чтобы вы заболели из-за моей оплошности.

Софи бросила на него долгий изучающий взгляд.

– Я не нуждаюсь в вашем участии, – наконец выговорила она и пошла прочь.

Адам последовал за ней, понимая, что только подлил масла в огонь. Тревожная мысль, которая до сих пор находилась где-то в глубине его сознания, окончательно лишила его покоя. Разумеется, он доставит Софью Алексеевну ко двору императрицы, а следовательно – и к князю Дмитриеву, это несомненно. Но если княжна к тому времени хотя бы не смирится со своей участью, ее ждет печальное будущее. Князь Дмитриев не выносит неповиновения и нарушения предписанных правил. Не потерпит он непокорности и от жены, которая годится ему по возрасту в дочери. Нетрудно догадаться, что в противном случае се ждет весьма суровое перевоспитание.

Глава 3

Перед рассветом Софи провалилась в тяжелый сон. Ей снился какой-то бред с бегством и погонями. Высокий, аристократического вида человек с красивым, жестко очерченным ртом и темно-серыми глазами неотвратимо преследовал ее; он во что бы то ни стало хотел захватить ее, не дать вырваться на волю, к которой она стремилась: душа ее рвалась вперед, в то время как непослушное тело не могло сдвинуться с места; потом она увидела пару ярко-желтых волчьих глаз, обнаженные клыки, мощное серое туловище, изготовившееся к прыжку. Проснувшись, она обнаружила, что ночная рубашка прилипла к телу. Татьяна Федорова внесла кувшин для умывания и отдернула тяжелые шторы. Комнату залил солнечный свет весеннего утра.

– Какой прекрасный день, барышня, – проговорила крестьянка, которая стала личной служанкой Софьи с того дня, когда Борис Михайлов привез ее младенцем в Берхольское. Молодая мать новорожденного сына, Таня с радостью дала полную молока грудь еще одному ребенку, а когда се собственный сынишка умер, целиком перенесла всю свою материнскую любовь и заботу на девочку и с удвоенным старанием принялась пестовать дитя, ставшее родным, лечить детские ссадины и царапины, а иногда и бранить за капризы, полагаясь при этом на житейскую мудрость. Так же она поступила и этим апрельским утром.

– Святый Боже! – воскликнула она, разглядывая круги под глазами Софьи. – С таким лицом лучше не показываться мужу после первой брачной ночи! Мужчины любят видеть, что доставили женщине удовольствие, а не ввергли ее в муки геенны огненной! – Продолжая возиться в шкафу, она добавила через плечо: – Конечно, женщина редко получает истинное наслаждение, но все равно мужчина хочет видеть, что он был на высоте.