Серебряные крылья - [72]

— Что ты сказал?

— Я? — удивился Гранин.

— Про какую-то линию сопротивления. Заучился, отец, — покачала головой Елена.

Потом Гранин ушел в узкую, маленькую комнатку, служившую ему кабинетом. Письменный стол, стул, книжный шкаф, диван у стены, на которой висело охотничье ружье с гравировкой — память о строевом полке, где он проходил службу до приезда на авиазавод. Жена хотела было придать комнате «жилой» вид — на окна повесить шторы, занавески, на стену — ковер, на дверь — драпировку, но Гранин настоял: здесь ему работать, пусть будет деловая обстановка. Елена тогда обиженно поджала губы: «Если тебе нравится казарма — пожалуйста!» И Гранин доволен: здесь его никто не беспокоит, на досуге можно поразмышлять.

Он сел за стол, взял из стопы книг, лежавшей перед ним, увесистый том — «Теорию реактивных двигателей».

«Откуда у Коваленко, инженера до мозга костей, такое пренебрежительное отношение к летным делам? — думал он. — Ну пусть он не знает, что длительный перерыв в полетах для рядового летчика опасен. Но в судьбе-то новой машины он же должен быть заинтересован?» Если согласиться с тем, что неустойчивая работа двигателя была по вине его, Гранина, то машина придет в часть с дефектом. Если не сейчас, так потом начнутся ЧП. По количеству заказов, по тому вниманию, которым была окружена новая машина, было ясно — ставка на нее огромная.

Гранин набил трубку и закурил. Он еще и еще раз продумал шаг за шагом все, что произошло при испытании машины, мысленно повторяя свой полет в стратосферу. И решил — нет, не по его оплошности возник помпаж. Он даже был бы рад, случись это по его вине. Но это было не так, он знал точно.

«Есть предположение, что летчик резко убрал газ и тем самым создал благоприятные условия для помпажа». Нет, каково, а? «Есть предположение!» А у летчика нет! Неустойчиво работал двигатель (без всяких предположений — наяву!), и хорошо, что еще не заглох. «Ищите причину, ищите дефект и поменьше слушайте басни!» — мысленно доказывал свою правоту Гранин. — А все-таки хороша будет машина, черт возьми, — признался он себе, — когда ее доведут окончательно, или, как выражается Валентин Дмитриевич Крученый, повытряхивают из нее дефекты! В управлении легка, в пилотаже устойчива, боевой потолок и скорость значительны. Имеется несколько вариантов вооружения. Она сможет выполнять самые разнообразные задачи: вести воздушный бой с противником, и штурмовать вражеские позиции, и наносить бомбардировочные удары, и, конечно же, вести разведку. Универсальная машина! Такая очень нужна и своевременна. Такую ждут в авиационных полках».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Кирсанов положил в нагрудный карман кожаной куртки пистолет, пристегнул к ноге наколенную планшетку, поправил на голове каску гермошлема. Придирчиво осмотрел себя перед зеркалом: нет ли каких упущений? Все в порядке, экипировка соответствовала заданию. Кто-то сказал однажды, что полет начинается с того момента, когда летчик одевается. В этом есть доля правды. Как только пилот начинает облачаться в высотное снаряжение, его мысли уже концентрируются в строго определенном направлении, настраиваются на предстоящую работу.

Автобус отвез Кирсанова на стоянку. Там он походил вокруг самолета, оценивающе пригляделся, нет ли в его внешнем облике чего «лишнего». Сергей уже привык к самолету, и казавшиеся раньше необычными его формы теперь были знакомы и привычны.

Самолет стоял на высоких шасси — поджарый, тонкий, изящный. Металлическая обшивка была гладкая — ни единой шершавинки! Хищно уходил далеко вперед от кабины острый нос матово-голубой окраски. Черным тоннелем, почти в человеческий рост, зияло выходное реактивное сопло.

Все казалось знакомо Кирсанову и в кабине, несмотря на значительный перерыв в полетах. Этому немало помогли самостоятельные систематические тренажи. Он мог бы с закрытыми глазами, на ощупь, отыскать любой рычаг или прибор.

Механик заботливо помогал Кирсанову привязываться, специалист по кислородному оборудованию подсоединил шланги скафандра к бортовой системе. Заглянул в кабину вооружейник, окинул внимательным взглядом свое хозяйство и спустился вниз. Кирсанов остался один. Снаружи еще суетились люди, заканчивая приготовления к старту.

Наконец запуск разрешили. Загудел стартер, раскручивая мощную турбину, дрогнули и поползли по циферблатам стрелки. Кирсанов в последний раз осмотрел кабину — не забыл ли чего? — и отпустил тормозной рычаг. Сквозь стеклянное забрало гермошлема он увидел рабочих и техников, провожавших его в полет. Они останутся на земле, но мысленно, сердцем, будут вместе с ним. Они будут терпеливо ждать его возвращения, чтобы услышать короткое слово: «Нормально!»

«Нормально» — это хорошая оценка непостижимо грандиозного кропотливого труда целого коллектива.

Да, теперь он, испытатель Кирсанов, лично ответствен за качество каждого серийного самолета, который пройдет через его руки. И он должен быть строгим, объективным судьей, он должен прежде всего сам познать машину: не таит ли этот суперсамолет, восхищающий своими совершенными аэродинамическими формами и прекрасными летными данными, в своих недрах коварства, которое ожидает своего часа?..