Серебряные крылья - [64]

— Щоб в хате пахло мужиками, закуривай, хлопцы! — выкинул лозунг Ильчук и достал папиросы.

Отпраздновать новоселье для мужчин проще простого. Быстро нарезали и сложили горкой на ящике из-под книг хлеб, ветчину, сыр. Откупорили бутылки, расселись кто на чем. Не успели поднять наполненные стаканы, как явился Гранин.

— Негоже без начальства новоселье справлять! — прямо с порога загремел он.

— Во! Ты в аккурат к первому тосту подоспел, — поднялся Бродов. — Скажи что-нибудь.

— Отчего ж не сказать? Скажу, — принимая стакан, прогудел Гранин. — Во-первых, поздравляю тебя, Сергеи, с квартирой, а во-вторых, давай чокнемся и выпьем за нашу крепкую летную дружбу!

Кирсанов чувствовал, что с ним, самым молодым из них, летчики обращались по-дружески, ровно, без намека на превосходство.

Потом они вместе шли по вечернему городу. Выбрали улицу поглуше, поспокойнее, чтобы никто не помешал их душевному разговору и прогулке.

Было тепло. Каменные громады домов отбрасывали на спутников желтоватый свет бодрствующих окон.

— Петро, иди-ка домой, — посоветовал Ильчуку Гранин. — Тебе пора.

Ильчук не обиделся, не счел себя оскорбленным. Он пожал на прощание руки друзьям и с явной неохотой свернул в свой переулок. Кирсанов не знал, почему Гранин отправил его домой, но понял: так надо. Он давно заметил, что к словам старшего летчика-испытателя прислушиваются и повинуются ему беспрекословно. Видимо, его авторитет непререкаем.

Ночное небо над городом казалось Кирсанову совсем не таким, как в далеком таежном гарнизоне, где остался полк. Там звезды сияли по ночам крупные и яркие, точно омытые росой. И воздух был чище, ядреней. Там осталось и еще что-то такое, что будет долго еще вспоминаться. Молодость?

— А давайте зайдем ко мне? — предложил вдруг Гранин. — Кофейку попьем, потолкуем…

— Нет, уже поздно.

И пилоты заторопились домой. Кирсанову некуда было спешить, и он замешкался. Гранин тут же подхватил его под руку:

— Ну, уж тебя-то я никуда не отпущу.

— А как ваша жена посмотрит на таких полуночников?

— Об этом не беспокойся.

Рослая, полная, какая-то удивительно домашняя женщина вышла из спальни и, ничуть не удивившись позднему гостю, стала накрывать на стол.

— Познакомься, мать, это наш новый товарищ.

— Ох, Гриня, — покачала головой женщина, как будто уговаривала малое дитя, — ты другого времени для знакомства не мог выбрать?

— А что? Время самое откровенное…

Голос у женщины был глубокий, певучий, а от улыбки, от движений рук веяло такой добротой, что Кирсанов подумал: она, видно, под стать мужу.

— Мать, ты бы кофейку, а? — попросил Гранин.

— Сейчас.

Обстановка в доме была самая простая — никаких безделушек, ничего лишнего, покой и простор. В углу стояло пианино. Крышка была откинута, и на подставке стояли ноты. Кирсанов подошел. Это были простенькие пьески для начинающих. Он минуту постоял, погладил клавиши пальцами, легонько нажал на них и прислушался. Звук, едва родившись, тут же растворился в воздухе. Еще одно прикосновение пальцев. Еще и еще…

Он будто боялся дать им волю. Пальцы легко скользили по клавишам, извлекая странные звуки. Они появлялись и таяли, потом постепенно стали строиться один за другим, правда еще суетясь и сталкиваясь друг с другом, но с каждым новым аккордом набирая красоту и силу.

— Ты что, учился этому? — удивленно спросил Гранин.

— Да… немножко.

— А я вот, понимаешь, даже «Чижика-пыжика» не одолею, — улыбнулся Гранин. — Сыны, чертенята, вовсю наяривают… Ты знаешь, сколько их у меня? Четверо!

— Поздравляю.

— Да ты играй, играй, — увидев, что Кирсанов поспешно закрывает крышку пианино, сказал Гранин, — они так за день набегаются, их пушкой не поднимешь.

Но Кирсанов больше не стал играть. Сжал ладонями виски — нахлынуло…

— А ты расскажи, облегчи душу, — посоветовал Гранин. — По себе знаю. Придешь иногда с испытаний зверь зверем, а посидишь за кофейком, выскажешься, и словно бы гора с плеч.

И Кирсанов, поколебавшись, будет ли интересна слушателям его невеселая история, стал рассказывать.

…Познакомился он с Маргаритой на концерте. В Ленинграде. Кирсанов проводил там свой отпуск. Случайно их места оказались рядом, и Сергей обрадовался: приятное соседство. Девушка держала в руках программу и так нервно мяла ее, что она превратилась в комок.

Кирсанов не помнил, что тогда исполняли, но ему было хорошо. Он лишь изредка поглядывал на девушку и в конце концов предложил:

— Возьмите мою программу.

— Нет, спасибо, зачем же? — смутилась девушка и положила скомканный комочек в сумку.

…На прощание она благодарно улыбнулась Сергею:

— Спасибо вам.

— За что? — искренне удивился Сергей.

— За то, что не приставали с глупыми расспросами. Музыку нужно слушать молча.

— Но, может быть, мы и еще когда-нибудь помолчим… вместе?

— Молчать лучше одному.

Но еще через два дня они снова встретились в филармонии и обрадовались, как старые знакомые.

— Значит, вы тоже любите музыку? — спросила девушка.

— Не знаю, — замялся Сергей.

— Как это «не знаю»? Музыку нельзя не любить.

После концерта они гуляли по Ленинграду. Маргарита знакомила его с городом, говорила:

— У нас в Ленинграде у каждого здания, у каждой решетки, у каждого моста своя музыка. Правда-правда… Вы только вслушайтесь. Когда идешь, скажем, по мосту лейтенанта Шмидта — один звук, а по Дворцовому — совсем другой. У памятника Петру Первому музыка широкая, грозная, просторная, а вот памятник Крылову — его мелодия веселая, мне все время смеяться хочется. А вы чему сейчас смеетесь?