Серебряные крылья - [61]

Целыми днями Кирсанов просиживал в штурманском классе. Здесь было удобно. За окном в скверике шелестели листья. Под их неумолчный шепот вспоминались далекие-далекие дни. Безотцовское детство протекало в послевоенные годы. Не его одного — многих сверстников постигла такая же судьба. Он родился в первый год войны и никогда не видел своего отца. Зато по бесчисленным рассказам матери, по фотографиям Сергей так отчетливо представлял себе этого близкого и дорогого человека, что, произойди чудо и воскресни его отец, он, казалось, из тысячи узнал бы его — большого, сильного, с доброй улыбкой. Он привык без отца и все-таки тосковал по нему. Особенно часто вспоминал о нем после рассказа генерала Лопатина.

Еще в школе Сергей увлекался самолетами, поступил в аэроклуб. Полеты настолько занимали его, что он грезил ими днем и ночью и даже стал отставать в школе. Об этом узнали в аэроклубе, пригрозили: «Отчислим». Он осунулся, вытянулся, нагоняя упущенное, — и все пришло в норму. А когда перед Сергеем, как и перед другими выпускниками школы, встал вопрос, кем быть, — у него колебаний не было: военным летчиком! Но судьба уже приготовила ему первый сюрприз. На медицинской комиссии у него закружилась голова. Очевидно, перезанимался. Врачи дали неумолимое заключение: к летной работе не годен… Тогда он лишь ненадолго отступил, но мечту об авиации не оставил.

Школьные друзья незлобно подтрунивали над ним: «Рожденный ползать — летать не может». А Сергей упорно тренировал свои вестибулярный аппарат, усиленно занимался плаванием, бегом, прыгал с вышки в воду. Проверял себя на выносливость.

«Рожденный ползать сможет и летать», — твердил он себе, когда отчаяние охватывало его и скручивало волю.

А через год — снова медкомиссия. На этот раз у врачей сомнений не было: годен.

…Открылась дверь штурманского класса, на пороге стоял Гранин.

— Занимаешься?

— Да нет, задумался, Григорий Константинович.

Гранин понял его по-своему:

— Теперь уж недолго осталось ждать. Мы тут составили для тебя программу ввода в строй. На теорию нажимай. В помощь приставили Мухина, ведущего инженера по летным испытаниям, двигателиста Борисова, прибориста Ботаева и самолетчика Степанова. Много? Зато быстрей освоишься. А если что, обращайся к любому. Никто не откажет. Ты в кабине сидел?

— Нет.

— Тогда пойдем.

На стоянке было несколько машин, готовых к вылету. Гранин облюбовал ближайшую.

— Петрович, — обратился он к человеку, который закрывал двигательный лючок, — открой-ка нам фонарь.

Вжиться в кабину — это значит отрешиться от ощущения, что ты гость. Кабина — это тот же кабинет, но сокращенный до минимума, в котором тебе работать на непостижимых скоростях и высотах. Герметически закрытая в полете, она имеет свой микроклимат, в ней поддерживаются определенные температура и давление, которые необходимы для нормальной жизнедеятельности летчика. Специальные автоматы делают все возможное, чтобы обеспечить человеку «земное» чувство в безжизненных мертвенно-холодных небесных прериях. А бесстрастные приборы четко фиксируют полет.

Вжиться — это значит привыкнуть, отрепетировать на земле до малейших тонкостей свои действия в полете. В современном самолете кабина настолько насыщена приборами, автоматами, выключателями, кнопками, указателями, лампочками, всевозможными рычагами и агрегатами, что на «свежего» человека это производит гнетущее впечатление.

Армейская жизнь выработала в Кирсанове сдержанность, и он, конечно, постарался не подать виду, что ошеломлен обилием незнакомого оборудования в кабине, но от внимательного взгляда Гранина не укрылось, с какой растерянностью озирался Кирсанов, усевшись в кресле.

— Что, Сергей, никак, заблудился?

— Темный лес, — сознался Кирсанов.

— Поначалу и мне так казалось, а если по-настоящему приглядеться… Какой это прибор? — спросил Гранин.

Кирсанов задумался. Раньше ему не приходилось видеть эту небольшую коробочку с цифрами рядом с часами.

— Счетчик дальности. Показывает удаление от привода. А это?

— Акселерометр, перегрузки показывает.

— Точно. Некоторые приборы здесь совмещены, поэтому их сразу и не узнаешь.

Внимание Кирсанова привлекло электрическое табло, затененное светофильтром.

— Здесь лампочки автоматики, — пояснил Гранин. — Компрессор на нашем двигателе имеет сложную механизацию — она автоматизировала. Кстати, с автоматикой компрессора у нас не совсем ладится. Чем вещь сложнее, тем больше вероятность отказов. Как ты находишь кабину в общем?

Кирсанов не ожидал такого вопроса.

— Мне пока трудно судить…

— Я в том смысле, удобно ли летчику работать с арматурой.

Кирсанов осторожно подвигал руками, наклонился вправо, влево и посмотрел в лобовое бронестекло.

— Думаю, обзор затруднен из-за прицела, и вообще тесновато здесь.

— Ну, правильно, — удовлетворенно сказал Гранин. — Об этом мы говорили макетной комиссии. Габариты кабины должны обеспечивать удобный вход и выход из кабины. И еще с чем тебе придется столкнуться — это с разбросанностью некоторых приборов. Согласно основным техническим требованиям ВВС они должны быть сведены по группам — для простоты работы летчика. Например, пилотажно-навигационные приборы — в центральной части приборной доски, контроль за двигателем и топливной системой — в правой. Кнопки спецоборудования объединены в щитки и пульты.