Серебряные крылья - [18]

— А что тут авиация делает? — осмотревшись по сторонам, спросил он. — Разве здесь аэродром?

— Он ко мне пришел, — сказала Любаша. — А ты, Мишель, веди себя прилично.

— Странное совпадение, — ухмыльнулся Мишель, — и я к тебе пришел.

Любаша едва не заплакала от обиды и умоляюще взглянула на Валентина. Тот шагнул к Мишелю.

— А ну выйдем, — как можно спокойнее предложил он.

Мишель, презрительно оглядев невзрачную фигуру лейтенанта, с готовностью поднялся:

— Всегда к вашим услугам.

…У Капитоныча глаз острый. Он видел, как из Любашиного дома, держась рукой за скулу, будто ошпаренный выскочил Мишка-музыкант и огородами, огородами подался прочь. Минутой позже с крыльца спокойно спустился лейтенант, гордо прошагал по улице и скрылся в переулке. Вздохнул Капитоныч понимающе: «Эх, сокол-сокол, видать, забудешь к нам дорожку…»

А вышло так, что дорожку забыли оба: и Мишка, и бравый лейтенант. Зато с той поры почти каждый день к Любашиному дому налетал шумный самолет. Люди уже привыкли к его регулярным налетам и, когда раздавался близкий гром, говорили: «Летчик в гости жалует».

Длинный сверкающий самолет обычно прилетал со стороны сопки, низко-низко, едва не касаясь вершин деревьев, потом перевертывался вверх колесами и шквалом несся вдоль улицы.

И случись же такое, что по Ключевой улице проезжал на газике генерал. Заметив эти рискованные пируэты, он приказал водителю остановиться.

Истребитель, выполнив горку, круто пикировал на дом с красной крышей. Вокруг генерала сразу же образовалась кучка зевак. Капитоныч тоже вертелся тут. Желая доставить приятное большому начальству, он знающе произнес:

— Эким фертом прошелся! Каки гиперболы вытворяет! У нашего сокола особый почерк. Мы его завсегда по почерку узнаем.

Генерал, сделав в записной книжке какую-то пометку, быстро укатил.

— Никак, к награде приставят! — просиял старик Капитоныч.

Только с той поры перестал почему-то славный соколик потешать жителей Ключевой улицы воздушным циркачеством.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Замечания есть? — встретил на земле Зацепу техник самолета Чапля. — Распишись в рабочей тетради.

— Ох, Богдан-бюрократ, промокашку на твою душу! — ворчал Зацепа, выводя огрызком карандаша, привязанным к толстой тетради в дюралюминиевой обложке, корявые слова: «Замечаний нет». — Агрегат исправный, но требует подкормки.

На полянке перед окнами летного домика коротали досуг перед очередным вылетом пилоты. Никто не заметил, как подошел Зацепа: все слушали Волкова, который за всю жизнь, казалось, и десятка слов подряд не вымолвил. А сейчас он говорил — не сенсация ли? Впрочем, он почти сразу же замолчал, как только Зацепа расположился поудобнее на ящике из-под снарядов.

— Это что, иду я недавно по улице… — начал Валентин.

— По Ключевой? — съязвил Фричинский.

В это время в динамике раздалось:

— Лейтенанту Зацепе зайти на СКП[1].

Волков подозрительно покосился на лейтенанта:

— Опять что-нибудь натворил?

— Да вроде ничего, — развел руками Зацепа.

— Не заливай, туда зря не позовут.

Зацепа легко вскочил на ноги и, беспечно насвистывая, пошагал к домику в черно-белую шахматную клеточку.

Бирюлин не обратил внимания на вошедшего лейтенанта. Он сидел на вращающемся стуле как на шиле, ерзал и посматривал то в небо, откуда заходили на посадку самолеты, то в плановую таблицу, то на солдата-планшетиста. В эфир несся его голос:

— Поменьше уголок на оборотиках… Затяните третий разворот подальше… — И, отбросив в сторону трубку, отчаянно ругался: — Как земля-матушка такого дуба носит!

И снова в эфир летели ласковые слова:

— Сто шестой, о шасси не забыли? Сто двадцатый, взлетайте, пожалуйста…

— Товарищ полковник, лейтенант Зацепа по вашему приказанию прибыл.

Бирюлин повернулся к нему, приготовившись распекать, но тут кто-то неестественным голосом закричал:

— На борту пожар!

Бирюлин вскочил со стула. Все, кто был в это время на СКП, обмерли.

— Кто передал? — быстро спросил полковник.

— Сто восьмой.

— Сто восьмой, ваша высота?

— Пять тысяч… Горит лампа пожара.

По голосу вроде Елагин, подумал Зацепа и представил себе этого голубоглазого спокойного капитана из второй эскадрильи. Как меняются люди в аварийной ситуации! Зачем паниковать? Ведь ничего такого еще нет…

— Сделайте разворот и посмотрите, нет ли за хвостом дыма, — приказал руководитель полетов.

Все напряженно ждали.

— Дыма вроде нет, — ответил повеселевший голос.

Все вздохнули с облегчением. Солдат-планшетист снова надел приемо-передающий гарнитур и стал крестиками помечать на карте-планшете места самолетов, следующих по маршруту.

— Сто восьмой, у вас замкнута цепь сигнализации. Топайте домой, — будничным голосом передал в эфир Бирюлин.

Летчик, к которому уже, очевидно, вернулось самообладание, ответил:

— Понял, выполняю.

— Может, не в цепи дело? — сказал Грядунов.

— После посадки я у вас спрошу об этом, инженер, — сурово произнес Бирюлин и снова в эфир: — Заходите на посадочку, сто восьмой…

«А правильно о Бирюлине говорят, что он даже из труса храбреца сделать может, — подумал лейтенант. — Зато на земле тиранствует…»

— Вы чему улыбаетесь, лейтенант?

Зацепа, застигнутый врасплох, поспешно согнал с лица улыбку.