Серебряное зеркало - [24]

Она сдвинула свои густые брови. Альфред приготовил бальзам, который она сможет пролить на раны Норфолка, если для него отсутствие на свадьбе дочери будет болезненным.

— Если не будет письма и отец не приедет до пятнадцатого, а король Генрих даст позволение, мы поженимся прежде, чем двор будет распущен. — Она улыбнулась. — Мне хотелось бы быть обвенчанной в кафедральном соборе в присутствии двора.

— Барби…

Она непреклонно отступила назад, когда он протянул к ней руку.

— Есть более неотложная проблема, чем мое согласие, — сказала она. — Прежде чем мы обсудим дальнейшие планы, думаю, нам стоит узнать, отпустит ли нас Грей. Это напоминание, словно ушат холодной воды, остудило пыл Альфреда. Он оживленно кивнул и направился к открытой двери, находчиво выстраивая доводы и скрытые угрозы, чтобы заставить смотрителя замка освободить их, и пытаясь решить, как справиться с Греем, если тот вздумает тянуть время. Однако ни один из приемов Альфреда не понадобился. Хотя было ясно, что Грей рассержен и встревожен, он только кивнул, когда Альфред сказал ему, что Генрих де Монфорт просил его присоединиться ко двору в Кентербери и они с леди Барби хотели бы выехать завтра утром.

* * *

Прибыв в Кентербери, Альфред и Барбара в первую очередь позаботились о том, чтобы подыскать подходящее жилье. С этим, против ожидания, проблем не возникло — найденные ими комнаты располагались над лавкой бакалейщика на улице Святой Маргариты, наискосок от церкви. Кроме того, дом находился недалеко от постоялого двора, где можно было оставить лошадей, а в глубине большой комнаты, отделенной стеной от остальной ее части, укрылся альков с красивой кроватью.

Барбара почувствовала, что сейчас разрыдается, когда Альфред, увидев комнату, коротко кивнул владельцу дома. Она украдкой взглянула в нишу, широко раскрытыми глазами уставилась на постель, затем стремительно попятилась и остановилась, сжав руки, у пустого камина. Альфред, кажется, не заметил ее странного поведения, хотя торговец раз или два посмотрел на нее с беспокойством.

Внимание Альфреда было целиком занято упорным торгом с хозяином. Результатом его была плата в три серебряных пенса за неделю проживания, включая услуги подмастерья для выполнения мелких поручений и уборку комнат служанкой торговца по указанию их слуг, Шалье и Клотильды, а также право продлить аренду до конца месяца на тех же условиях. Когда торговец ушел, Альфред попросил Шалье и Клотильду принести с постоялого двора их багаж. Как только он увидел их на улице, то плотно прикрыл дверь и повернулся к Барбаре.

— Какого дьявола, что с тобой произошло?! — рявкнул он. — Ты заставила владельца дома подумать, что отправиться со мной в постель — все равно что быть посланной к чертям в пекло. И потом, ты что, ожидаешь, будто я швырну тебя на кровать и тотчас же наброшусь, словно безумный, едва завидев подходящее ложе?

Барбару просто душил истерический смех. Она-то боялась совершенно другого — каким-нибудь словом или жестом выдать свое собственное желание. Не то чтоб она ожидала, будто ей придется заставлять его: судя по тому, что она слышала в прошлом, Альфред никогда не оставлял леди без должного мужского внимания. Еще смешнее было то, что гордость Альфреда оказалась уязвленной, потому что по ее поведению торговец решил, будто он — грубый и плохой любовник. Но самым забавным во всем этом было ее глубокое сожаление, что она не может пригласить его посмеяться вместе, ведь он так ценил шутки.

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Я не боюсь тебя.

— Не боишься? — переспросил он. — Тогда признавайся, в какую игру ты со мной играешь?

— Не могу.

Барбара захлебнулась бы взрывом истерического смеха, расскажи она ему всю правду. Она ломала себе голову, как поступить, чтобы казаться далекой и загадочной, но ей даже не было нужды пытаться делать это. Альфред сам творил из нее какое-то странное подобие тайны. Затем его темное лицо стало еще темнее от прилившей к нему крови, а на глазах Альфреда едва не выступили слезы.

— Тогда ты не собираешься за меня замуж!

— Я собираюсь! Собираюсь! Клянусь!

Он стоял, глядя на нее, и затем очень тихо произнес:

— Иди в спальню, Барби, и не выходи оттуда, пока служанка не придет за тобой.

* * *

Когда вернулась Клотильда, Альфред ушел более грустный и молчаливый, чем обычно. Он велел передать, что Барбара может делать все, что ей вздумается. Она могла только догадываться, куда он отправился, и провела остаток дня в переменчивом настроении, то чувствуя сожаление, что причинила ему боль, то еле сдерживая смех. Барбара не испытывала ревности из-за того, что он может пойти в публичный дом. Он был горд и слишком брезглив, чтобы проявить интерес к женщине, которая продает свое тело, чтобы прокормиться и иметь крышу над головой. Альфред предпочитал делать подарки за свою благосклонность, чем платить женщине, воспользовавшись ею. Он знал себе цену.

Между тем она была даже благодарна ему за отсутствие, которое дало ей возможность как следует вычистить их пристанище, особенно постель. Она была приятно удивлена тем, что кровать не кишела вшами, блохами и Другими насекомыми, переносящими, как она подозревала, чуму. Тем не менее Барбара купила порошок шпорника, ромашки и ароматическую смесь из душистых трав, чтобы обработать постель, прежде чем позволила Клотильде постелить на нее собственные простыни и положить подушки. Когда постель была пересыпана, вызвали служанку выскрести щеткой каркас и кожаные ремни, а затем подмести пол и помочь Клотильде передвинуть стул и маленький столик к окну в большую комнату.