Серебрянка, или Напевы морской раковины - [13]

– Значит, я успела! – произнесла она.

– Но как?! Как тебе удалось?

– Спроси чего полегче.

– Хорошо, спрошу, – согласился король. – Долл, ты хочешь стать моей женой?

– Да, Нолл, хочу.

– Венчаться! Венчаться! – воскликнула Нянька.

Пока молодые разговаривали, она перебирала мотки с пряжей, ища изъян. Но ничего не нашла. К тому же Нянька приметила, что Долл и подремать после работы успела, и всё за отведённые ей полчаса. «Раздумывать нечего, – решила Нянька. – Надо поскорее женить короля на лучшей в Норфолке пряхе».

– Под венец! – воскликнула она радостно.

И через час в Норфолке зазвонили свадебные колокола.

Глава VIII Полл при дворе

Когда отыграли свадьбу и Долл стала королевой Норфолка, мамаша Кодлинг продала мельницу пекарю и обосновалась при дворе. За маманей последовала Полл, а за Полл – Эйб, Сид, Дейв и Хэл. Целый месяц неприкаянно слонялись они по дворцу, но – не прижились.

Мамаша Кодлинг заскучала по кастрюлькам и сковородкам, поскольку на королевской кухне безраздельно хозяйничала кухарка Китти, а двух хозяек, как известно, не бывает. Эйб, Сид, Дейв и Хэл заскучали по серпам и мотыгам. В конце концов все пятеро вернулись на мельницу. Не за тридевять земель! Всего-то несколько миль от дворца по дороге, что вдоль моря бежит. Чем скучать в чужих, немилых сердцу покоях, не лучше ли жить на любимой мельнице, а раз в неделю садиться в синюю таратайку с красными колёсами да приезжать к дочке и сестре-королеве на воскресный обед? Зимой там подавали на стол говядину и свинину с жареной картошкой и капустой, сыр и яблочный пирог. Летом угощали бараниной с мятным соусом, молодой картошкой и зелёными бобами, взбитыми сливками и пирогом с вишнями. На Михайлов день на стол ставили жареного гуся и пудинг с коринкой и черносливом. А на Рождество потчевали свиной вырезкой и сладкими пирожками. Пообедав на славу и дав хорошего храпака, семейка снова усаживалась в сине-красную таратайку, братья дружно кричали «Но-о-о!!!» серому ослику по кличке Доббин, который в будние дни возил тяжеленные мешки с мукой, и катили прочь. И надо признаться, что ноша у Доббина бывала по воскресеньям ничуть не легче, чем всегда: шутка ли – четверо парней и толстуха-мать, да ещё с набитыми до отказа животами!

Полл же на мельницу не вернулась, прочно обосновавшись вместе с сестрой во дворце. И обе они были вполне счастливы. Долл могла бездельничать сколько душе угодно, так как добрая сотня слуг из кожи вон лезла, лишь бы предупредить любое желание королевы. Одна служанка расчёсывала ей косы, вторая – шнуровала туфельки, третья – пришивала пуговицы, четвёртая – размешивала сахар в каше. И для остальных девяноста шести слуг тоже находилась работа: ведь мы выполняем за день ещё не меньше девяноста шести разных дел. Короче, Долл и пальцем шевельнуть не давали, и её это очень даже устраивало. Просьбы королевы слуги выполняли с радостью, поскольку она была со всеми мила, на диво хороша собой и всегда премного всем довольна. По утрам, когда надо было составлять меню на день, а Долл не могла выдумать ничего, кроме беляшей, кухарка Китти помогала ей добрым советом. Садовник Джек посылал ей после завтрака самые красивые цветы, а горничная Джен делала из них букеты и расставляла в красивые вазы в спальне королевы. Ровно в одиннадцать часов дворецкий Джон приносил из винного погреба рюмку шерри, а молочница Мегги прибегала с кружкой жирного молока. И чтоб никого не обидеть, Долл выпивала и то и другое. А Нянька ежеутренне меняла простыни и наволочки на королевской постели и вешала свежие полотенца, поскольку бельевой шкаф – благодаря королеве-пряхе – был снова заполнен тончайшим льняным бельём.

Нолличек стал вдвое покладистей и добрее, чем в прежние холостяцкие времена. Или, если угодно, он стал в два раза менее ершистым и несговорчивым, что, в общем, то же самое. В молодой жене он души не чаял, а она ему ни в чём не перечила, и тарарамы во дворце почти позабылись. Впрочем, иногда Нолличек бранился с Полл, так как оба они были отчаянными спорщиками. Порою эти споры перерастали в настоящие ссоры с дразнилками и обзывалками.

Но бдительная Нянька никогда не позволяла Ноллу и Полли разругаться вконец: наказывала, разводила по углам, а потом посылала просить прощения – непременно до захода солнца, чтобы не перенести ссору в новый день. На самом деле эти непримиримые спорщики друг дружке очень нравились. И Нолличек старался угодить не только жене, но и её сестрёнке. Долл нежилась на мягких перинах и подушках, красовалась в шёлковых платьях и в других радостях не нуждалась. Когда же король захотел порадовать Полл, она попросила подарить ей огромную птичью клетку, чтобы входить к Серебристой серпоклювке, словно в домик. И Нолличек повелел выстроить в саду, куда долетал солёный морской ветерок, огромную, выше человеческого роста, птичью клетку. Было в ней три помещения: устланная травой спальня, вокруг которой задёргивались занавесочки; ванная комната с бассейном, заполненным морской водой; и гостиная с галькой, песком и ракушками. Полл проводила здесь полдня, а то и полночи, кормила свою Серебрянку с рук, а та по-прежнему хворала, и ей не становилось ни лучше, ни хуже. Каждое утро Полл отправлялась на берег с корзинкой для свежей рыбы, мешком для песка и ведёрком для морской воды и водорослей. Уж очень ей хотелось, чтобы Серебрянка чувствовала себя в клетке как дома. От дворца до лачуги Чарли было куда дальше, чем от мельницы, и Полл встречала рыбака очень редко. А встретив, непременно спрашивала, скоро ли выздоровеет Серебрянка. Чарли же всегда отвечал одно: «Время покажет».