Серебряная ветка - [29]

Флавий заговорил первым:

— Шесть ночей назад. Значит, когда мы писали то письмо, мы уже опоздали на одну ночь и один день. — Он оглянулся на своих товарищей — в лунном свете глаза его казались черными дырами. — Но почему Аллекту понадобилось искать помощи у раскрашенного народа против императора, если он задумал убить его еще до того, как те подоспеют? Почему, почему, почему?

— Может быть, он не собирался убивать его, когда посылал своих гонцов на север, — предположил Эвикат. — А потом у Куроя зародились подозрения, и Аллект не решился дольше ждать…

— Если бы тогда, весной, нам удалось убедить его! Если бы только удалось!.. — Голос Флавия дрогнул. Но он тут же взял себя в руки и продолжал уже твердым голосом: — Раз Аллект отнял власть без помощи пиктов и у него сейчас будет полно других забот, твой народ, Эвикат-с-копь-ем, до поры до времени в безопасности.

— Пока — да, — согласился Эвикат, с улыбкой взглянув на большое копье, на которое опирался. Прохладный ветерок ерошил лебединые перья, они ярко белели в лунном свете. — Через несколько лет, если Аллект еще будет носить пурпур, опасность вернется снова. Но до той поры мой народ в безопасности.

— А значит, это уже не твоя тропа.

Эвикат взглянул ему прямо в глаза:

— Не моя. Утром я двинусь на север к моим собакам, которых оставил с кузнецом Кускридом. Я вернусь на свои охотничьи тропы, но все же постараюсь, чтобы меня никто на Валу не видел. Может, на время укроюсь в вереске, послежу, послушаю… А вы? Какую тропу изберете теперь вы?

— Прежнюю, на юг, — ответил Флавий. — Нам остается одно: добраться до Галлии, а оттуда — до цезаря Констанция. — Он вскинул голову. — Максимиану и Диоклетиану не оставалось ничего другого, как замириться с нашим маленьким императором. Но его убийцу они не потерпят. Рано или поздно они пошлют цезаря Констанция положить этому конец.

Не отводя глаз от лебединых перьев на шейке боевого копья, трепещущих на ветру, Юстин тоже подал голос:

— Странное дело: при Караузии Британия стала чем-то большим, чем-то более важным, нежели просто одна из многих провинций. А сейчас, в один миг, которого, впрочем, оказалось достаточно, чтобы убить человека, все враз рассыпалось. И единственная наша надежда — вот придет цезарь Констанций и отберет то, что некогда принадлежало ему.

— Для Британии лучше уж попытать счастья с Римом, чем погибнуть под властью Аллекта, — заключил Флавий.

Глава 9. Праздник дельфина

Наступила зима, и снежная вьюга завыла среди голых деревьев в Спинайском лесу, когда наконец Юстин и Флавий вместе с рыночными тележками рано утром, едва открылись ворота, вошли в Каллеву. Они выбрали Каллеву по той простой причине, что все долгие, утомительные недели путешествия на юг жили впроголодь, хоть и продали своих лошадей. К тому же денег у них осталось мало, и о том, чтобы добраться до Галлии, нечего было и думать.

— На ферму я идти не хочу, — объявил Флавий за несколько дней до этого. — Сервий, конечно, раздобыл бы для нас денег, но на это потребуется время, и большая часть судов уже будет вытащена на берег. Нет, мы отправимся к тете Гонории — вдруг она еще не перебралась в Аква-Сулис. Она одолжит нам денег, а Сервий отдаст ей, когда и как сможет. Да и потом, мне кажется, если мы попадем в Галлию, то вернемся не скоро. И я не хотел бы уехать, не попрощавшись.

Они прошли в Каллеву через Восточные ворота, и Флавий сказал: — Здесь мы свернем. Покинув крикливый, мычащий поток, который тек на рынок, они взяли влево, прошли насквозь полосу лавчонок, миновали затихшие сады больших домов, где слышалось лишь предутреннее шуршание зимнего ветерка, и очутились на задах какой-то скромной виллы.

— Здесь, за углом, — шепнул Флавий. — Ляжем за поленницу и осмотримся. Неохота напороться на раба и объяснять, что к чему.

Они обогнули толпившиеся темной кучей надворные постройки и через минуту уже выглядывали из-за груды хвороста. Перед ними, совсем близко, только перейти дворик, которым пользовались слуги, стоял дом. Дом постепенно просыпался. Вот в окне появился свет лампы, послышался голос — кто-то кого-то распекал. Небо над крышей начало светлеть, лимонно-желтая полоса все разрасталась, и вскоре на пороге кухни появилась сухонькая женщина небольшого роста, с красным платком на голове, и принялась выметать из кухни на двор пыль и мусор, напевая себе под нос.

Уже совсем рассвело, когда из дверей дома вышла толстуха необъятных размеров, в шафранно-желтой накидке на седой голове, и остановилась, озираясь кругом и свете тоскливого, серого утра. При виде ее Флавий испустил вздох облегчения.

— Ага, тетя тут.

— Это она?

Флавий покачал головой, на лице его заиграла улыбка:

— Нет, это Волумния. А где Волумния, там и тетя Гонория… Попробую привлечь ее внимание.

Необъятная толстуха вперевалку прошлась по двору, чтобы понять, какова погода. Флавий подобрал камешек и швырнул его в сторону толстухи. Легкий шорох заставил ее обернуться, и в этот момент Флавий тихо свистнул — каким-то особенным, состоящим из двух низких нот свистом. Заслышав этот сигнал, Волумния дернулась, будто ее ужалил слепень. С минуту она стояла, глядя на их укрытие, затем, переваливаясь с боку на бок, направилась прямо к ним. Флавий молниеносно, как ящерица, скользнул обратно, Юстин — за ним, и, когда она, задыхаясь, обогнула кучу хвороста, они были уже скрыты от чужих глаз