Серебряная ветка - [24]

— Вот как! Приятно слышать. — В голосе Юстина прозвучало все то же сочувствие.

— Если бы не ты, меня бы выкинули из Орлов и скакал бы я на одной ноге, — проговорил Манлий грубоватым тоном, словно стыдясь своих слов.

— И если бы не ты тоже… — добавил Юстин.

— В таком деле, Манлий, требуются двое.

Легионер искоса взглянул на него, потом опять уставился прямо перед собой.

— Понятно, что ты имеешь в виду. И все равно я не забуду всего, что ты для меня сделал. И не забуду, как по лицу моего командира текла кровь, когда он стаскивал с меня проклятый брус. Ведь я думал — мне конец.

Они постояли молча в шумящей толпе, оба не отличались умением находить нужные слова, к тому же оба не представляли, о чем еще разговаривать. Наконец Юстин спросил:

— А ты ставишь на опционова петуха?

— Конечно, а ты? — с видимым облегчением подхватил Манлий.

— Непременно. Я поспорил с Эвикатом-с-копьем. И хочу еще узнать у него про шкуру волка, которого убил сегодня командир. Ты его не видел?

— Нет, что-то не попадался.

— Ну, неважно, найдется. — Юстин дружелюбно кивнул и отступил в сторону, тут же оказавшись между двумя легионерами на освещенном краю арены. Кто-то подставил ему перевернутое ведро, он уселся и поплотнее закутался в плащ, спасаясь от сырости.

Перед ним открылась площадка, устланная камышовой циновкой; в центре ярко белел освещенный фонарем круг диаметром в ярд, обведенный мелом. Наверху в небе все еще горели последние огненные полосы заката, но здесь, во рву, уже сгущалась тьма, и только свет фонарей выхватывал из толпы лица и горящие глаза, жадно устремленные на меловой круг.

И вот двое мужчин отделились от толпы и ступили на арену: каждый нес большой кожаный мешок, внутри мешков что-то сердито извивалось и дергалось. Толпа заревела: «Давай, Секст, покажи, на что способен красный! У-у-у! Этот кочет с навозной кучи называется петухом?! Ставлю два против одного на коричневого! Три против одного на красного!»

Один из мужчин — опцион, смотритель Магниса — развязал мешок и достал своего петуха. Раздался удесятеренный рев, когда он протянул его третьему человеку, стоявшему с ним рядом и следившему, чтобы все шло по правилам. Птица, которую судья взял у смотрителя, и впрямь заслуживала таких криков. Красный с черным, без единого светлого перышка, поджарый и мощный, петух походил на воина, обнаженного для боя, — коротко обрезанный гребень, подстриженные крылья, обрубленный хвост. Свет фонарей играл на его трепещущих крыльях, на смертоносных железных шпорах, по обыкновению привязанных к ногам, свет отражался в его бешеных черных глазах, сверкавших, как драгоценные камни.

Судья, осмотрев его, отдал владельцу, а ему был вручен другой петух. Однако тут внимание Юстина ослабло, так как именно в этот миг на дальней стороне арены появился Эвикат и одновременно кто-то протиснулся через толпу на свободное место рядом с Юстином, и Юстин услышал голос центуриона Посида:

— Все на свете тут, даже наш лекарь пожаловал! А я и не знал, что ты тоже любитель петушиных боев, мой Юстин. Ну-ну, незачем шарахаться, как испуганная лошадь. Можно подумать, у тебя совесть нечиста.

Юстин и в самом деле вздрогнул при звуке его голоса. Центурион Посид вел себя вполне дружелюбно, но Юстину он все равно не нравился. У Посида был зуб против всего мира за то, что мир этот отказал ему в повышении, на которое центурион рассчитывал. Юстин жалел его — жить с постоянной обидой в душе, вероятно, нелегко, но сейчас здесь, рядом, он был ему совсем ни к чему. Ну да ладно, время для передачи письма у него еще есть.

— Обычно я и не хожу, — ответил он. — Но я столько слыхал про красного п-пету-ха, что решил п-пойти убедиться сам в его бойцовских качествах.

Проклятое заикание выдает его с головой, а ему сейчас, как никогда, надо казаться спокойным!

— Наверное, все у нас в крепости здоровы, раз наш лекарь может позволить себе целый вечер просидеть на петушиных боях после целого дня охоты. — Тон у Посида был, как всегда, слегка обиженный.

— Да, все здоровы, — спокойно подтвердил Юстин, с невероятным усилием совладав с заиканием, — а то бы я не был здесь. — Он собирался добавить «центурион Посид», но, зная, что буква «п» — его погибель, отказался от своего намерения и целиком перенес внимание на арену.

Коричневого петуха вернули владельцу, и, сопровождаемые всевозможными советами болельщиков, владельцы пернатых бойцов заняли свои места и поставили петухов по противоположным сторонам мелового круга. Едва птиц опустили на землю, они стремглав рванулись вперед, и бой начался. Продолжался он, впрочем, недолго, хотя и был очень жестоким. Схватка закончилась молниеносным ударом шпор красного петуха, окровавленные перья полетели на подстилку, и коричневый боец остался лежать бездыханным.

Хозяин подобрал его, философски пожав плечами, а опцион забрал торжествующе кукарекающего победителя. Зрители принялись улаживать пари; кое-где, как всегда на петушиных боях, разгорелись ссоры, и, пользуясь всеобщим шумом и толкотней, Юстин пробормотал Посиду что-то про Эвиката и волчью шкуру командира, встал и пошел на другую сторону. Эвикат уже ждал его, на миг их прижало в толкучке друг к другу, и табличка незаметно перешла от одного к другому под прикрытием плащей.