Серебряная Сандалия - [39]

— Когда я навещала тетю, она иногда пугала меня, — продолжила девушка. — Она стала предсказательницей, думаю, для того, чтобы унизить отца. В то время она наработала много клиентов. С ее багажом знаний она могла впечатлять несведущих людей. В последующие годы мне приходилось навещать ее, скрываясь за вуалью, ведь у нее была помощница, сильно похожая на меня. И помощник, походивший на отца. Златовласка и Провидец, как она их называла, так она мстила отцу. Она никогда не говорила. Никогда до прошлой ночи — тогда я услышала, как она бормочет. Прошлой ночью я поняла, что тетя не может жить без обмана.

— Чревовещание, — вставил проблемист, когда девушка замолчала, очевидно, вспоминая прошедшую ночь.

— Вы знали!

Колтон, молча, кивнул. Еще одно подтверждение того, что отсутствие зрения помогло ему сразу же распознать то, о чем никто не подозревал в течение четверти века. Он знал, что старуха не была глухонемой с того самого момента, когда покойник в ресторане якобы заговорил. Хотя ранее полиция сотни раз пыталась заманить старуху в ловушку, чтобы вынудить ее показать, что та может слышать и говорить.

— Приближалась дата смерти отца. Его было тяжело, тяжело терять! — на этот раз девушка не смогла сдержать дрожь в голосе. — Но это должно было произойти. В пятидесятом цикле жизни отец был при дворе Таласефа, правившего Нижним Египтом в те времена, когда пирамиды еще не были построены. Он первым носил серебряные сандалии. Тетя взяла его имя. Для нее оно было лишь рекламой. А отец сменил фамилию Неилтон на Анярберес. Это был единственный признак того, что он замечал ее существование — она взяла его имя, а он перевернул его. Вы знаете о верованиях древних египтян о том, что Смерть присутствует на праздниках?

— Да.

— В последующие годы отца раздражало то, что люди не понимали его. Они глумились над ним, когда он появлялся в саду нашего старого дома, где мы жили с двумя слугами-египтянами.

— В Пафкипси?

Девушка удивилась.

— Ворон? — наконец спросила она.

— Да.

— Отец учил птицу. Это было частью его плана, она не должна была ничего говорить. Ничего, за исключением одного слова. Но я забегаю вперед. Отец считал, что люди слишком приземленные. Они не уважали старость. Погрузившись в веселие жизни, не сознавали, что они также преходящи. Думаю, это стало одержимостью, моно… — девушка запнулась.

— Мономанией, — догадался слепой. — Понимаю, — Колтон понял ход мысли старого отшельника, а также то, что для дочери он был царем и героем, который не может ошибаться.

— Он планировал многие годы, поскольку понимал, что все меняется. Ему нужно было отточить свой план до конца. Он попросил тетю помочь. Вы не представляете, чего это стоило, но это доказывает масштабность его задачи. Думаю, это у него в крови.

Несмотря на слепоту, Колтон мог представить маленький, решительный подбородок девушки, сидевшей перед ним, ведь умывая ее холодной водой, он касался его. Да, это было у них в крови. Она доказала это, старательно обходя расставленные им ловушки. И она доказывала это теперь, рассказывая свою историю, ведь она делала это для того, чтобы развеять подозрения против того, кого она любила.

— Он сконструировал серебряный каркас. Усовершенствовал его. Сконструировал еще один. Для его цели был необходим крупнейший ресторан. Его план казался невыполнимым. Но его теория снова подтвердилась! — в голосе девушки появилась новая нотка — нотка благоговения. — Думаю, это Бог послал к нему одного человека. Он стоял у нашей двери голодным. Мы накормили его. Он работал в саду, и отец, которого не заботил никто, кроме меня, вдруг полюбил его. Он проявил интерес к трудам отца. Они сдружились. Отец узнал все о нем, когда тот попросил позволения жениться на мне. Мы также сдружились, и даже больше.

— Брэкен? — спокойно спросил слепой.

— Филипп Брэкен. Он пытался отговорить отца от странной идеи, но мы были тверды.

— Мы?

— Это была воля отца. За те годы, что я росла, это стало частью и моей жизни — сделать нечто великое, то, чего добивался отец. Филипп смог помочь. Была та квартира. И способ добраться из нее до столика. Филипп пошел к своему отцу и показал ему, что образумился. Филипп отправился с отцом в плавание. Там он вынудил официанта уволиться. Тогда я поняла, как нам придется хитрить, и немного испугалась. Полгода назад Филипп устроил все, что нам понадобится, внутри отеля.

— Как? — прервал ее Колтон.

— Я не поняла до конца, — девушка запнулась впервые с начала рассказа. — Он устроил на место помощника управляющего какого-то человека по имени Норманн. Он жил около Пафкипси, и он навещал отца до… — девушка торопливо отвернулась. — Он все обустроил, не вызвав подозрений мистера Карла.

Днем отец и Филипп прошли в квартиру. Было так тяжело с ним прощаться — так же тяжело, как когда кто-то отправляется в длинное путешествие, и вы знаете, что еще очень долго с ним не увидитесь, — голос девушки подозрительно задрожал, но тут же пришел в норму — все-таки она с младенчества привыкла своеобразно относиться к смерти. — Там он ждал своего часа.

— Не было никаких сомнений в грядущем? — тихо вставил слепой. Что-то внутри него побудило его задать этот вопрос, хотя он и не хотел перебивать девушку. Казалось почти невероятным, что у этой, судя по всему, молодой и красивой девушки, такие странные взгляды на величайшую из тайн бытия. Было ли это преданностью идеям отца? Было ли это такой же мономанией? Нет, не до конца. Это определение не нравилось слепому, ведь мысленным взором он видел эту девушку даже лучше, чем если бы у него было зрение. Его мысленный взор проникал вглубь, за то, что скрывалось под кожей цвета слоновой кости, за широкие глаза, за золотистые волосы. Это не было мономанией, в том смысле как это слово обычно воспринимают. Это не было одержимостью, идеей фикс. Это было религией, священной верой, вложенной любимым отцом в сердце и разум девушки. Возможно, это было странной верой, но человек, давший этой девушке жизнь, и сам был необычен.