Серебряная пряжа - [18]

Дома на него с укором кинулась, тот кстится-божится, всего навсего четвертак получил — двугривенный пропил, а пятак на похмелку остался.

В те старые-то времена кому жаловаться пойдешь? Всюду хозяину верили: ворон ворона, вестимо, не уклюнет. Настя порешила с фабрики уходить, да не тут-то было.

— На тебе, — говорит хозяин, — долг: отработай.

И пашпорту не отдает. Сразу запутал девку, как паук муху. Жужжи не жужжи, не вырвешься.

Опять принялась она за свою пряжу. В приготовительной-торовница всему делу лицо придает. Если хороша она, то и пряжа на славу, а там и ткань выйдет первосортная.

Настя в своем деле толк знала: много веретен в ее подчинении было, и все веретена, как солдаты командира, слушались. Утречком прибежит до начала смены, машину примет, проверит, все ли в порядке, — такой уж обычай был. Ватер у нее чистый, планки, валики, катушки всякие — тоже в полной исправности.

Заправила машину и поглядывает, как ровница идет на ватер. А у самой глаза, словно у подъязика, — красные, с ночи наплаканы. Обходит, на веретена посматривает, попутно нити присучивает. Пока съемщицы снимают, она замок заведет, ремень осмотрит, коли какая задиринка, — шорника покличет. Минуткой дорожит. Минутка — катушка, секунда — веретено, а за веретено хоть полгроша да причтется. Торопилась Настя отработать кабалу.

Все на Настю любовались. Сам Захарка зайдет проведать, встанет против настиного ватера и все смотрит, не отрываясь. Бабенки подшучивать над Настей стали:

— Надоел Захарке свой заплесневелый сухарь, к румяной булочке подбирается…

Ну это они, конечно, зря. Затем ходил Захар, что все хотел понять, какой такой секрет у Настеньки. Однако сколько глаз ни пялил, ничего высмотреть не мог.

Работает Настя и сама с собой беседует. Сменяет валик с задиринкой и приговаривает:

— Эх ты, валик-сударик, своей занозой сейчас у меня все дело испортишь. Иди-ко отдохни к мастеру.

А сама другой валик ставит.

Вот однова слышит она, как Захарка в цеху на рябую работницу кричит. А та баба-то была с ленцой, снасти в грязи держала.

— Что ж ты, мухами засиженная, за пряжей не глядишь. Присучка на присучке. Пряжу негодную хошь дать, а денежки хозяйские сполна получить. Нет, эдак-то не поддудит. Машина у тебя, смотри, вся седая, вся в пуху.

Рябая взяла щетку и ну махать ею бестолку. Пыль валит прямо в товар, в наработку.

Схватил Захарка нерадивую за космы и потащил к Насте. Та как раз валик протирала.

— Учись, чортова кукла, коли своего ума не нажила, вот как добрые-то люди делают, вот с чего у них пряжа и бела и мягка…

Настюха взяла в обе руки рвань, одну, спрыснутую керосинцем, в другую сухую. Протерла досуха. Валик заиграл. Рябая с дуру и брякнула:

— Что ты мне на нее пальцем указываешь. Ей русалка помогает. Она волосом задарила ее. Нечего нас по ней равнять.

Тут уж Захар решил, что и верно дело у Настюхи нечисто.

— Обидел я ее, — думает он, — как бы русалка мне спину не нагрела.

Поглядел еще раз, как Настя картинно обращается с веретенцем, решил ее задобрить.

— Дам тебе, девка, на подсолнухи в святки, забуду про отцов долг. А ты обучи всех работать по-своему. Растолкуй им как и что. Сам я в твой секрет не вникну.

Настю такое зло взяло на скупердяя Захарку, что она все, как думала, на ладонь безо всяких заковык и выложила.

— Мой секрет весь на виду: кто захочет, тот и научится. Да только какой им прок от того, что они прясть лучше будут. Снимут пряжи вдвое, а нарядней не оденутся, слаще не сопьют, не съедят. Все в твои сундуки пойдет.

Захар ухмыльнулся:

— Что же ты сама торопишься?

— Потому и тороплюсь, что за отца работаю. А отработала и до свиданья. Случится мимо твоей фабрики итти, крюку версту дам, обойду.

— Да что я — чорт что ли?

— Чорт не чорт, а вроде: на год привязал меня к фабрике.

Сама, однако, на Захарку и не глядит. Гордая была.

Как услышал Захар планы ее, не полюбились они ему, — жаль мастерицу потерять, видит он, что Настюха втрое больше других делает. Этак-то прибыльно. А год пролетит скоро.

Опять Захарка подкараулил у кабака пьяненького настиного отца. Сунул ему целковик, тот за целковик еще крестик поставил на захаровой грамоте, а в ней значилось, что забрал-де он за свою дочь все деньги, что может та на веку своем заработать.

Услыхала Настасья — и руки у нее опустились. Прежде хоть надеждой себя тешила — отработаю срок и вырвусь, а теперь поняла — не выкарабкаться. И то: у Захарки коготь цепкий. В гроб хозяин вгонит. Не знает Настя, как и быть. Получается тонка нитка, да горька, конца краю ей не видно.

А Захарка-горшечник и впрямь решил, что волосы настины не простые и можно на них поднажиться. Думает: теперь не выдержит девка. И снова начал приставать к ней: продай да продай.

В ту пору спозналась Настя с душевным молодцом Иваном. Он у сушильных барабанов работал. Всеми статьями парень взял. Приглянулись они друг другу, столковались о свадьбишке. А Захар Настасье ножку и тут подставил, за вывод больше тысячи потребовал. Где им этакое место денег взять? Захар свое гнет:

— Средств у тебя, девка, нету, сам знаю. За вывод давай мне косы. Чего жалеть, другие вырастут.

А она — опять отказ.