Серебряная подкова - [8]
- Доехали! Слава те, господи! - радостно воскликнул кучер.
Лес кончился, и уже хорошо стала видна Казань. Белые дома блестели в ярких лучах солнца, между ними выделялись тонкие высокие минареты мечетей и пузатые купола церквей. Однако до городской заставы оставалось еще несколько верст.
- Маменька, - взмолился Коля, - больше не могу сидеть спиной к городу. Пусти меня туда, на козлы, чтобы лучше видеть. Можно?
- Можно, можно, - разрешила мать. - Но только не свались.
Коля мигом очутился рядом с кучером.
- Эх вы, милые, пошевеливайтесь!.. - крикнул тот на лошадей и, звонко щелкнув кнутом, похвалился: - Эх, махнули! Какие послушные...
Лошади, почуяв близкий отдых и кормежку, сами перешли на легкую рысь. Приказчик не останавливал кучера:
здесь, под самой Казанью, можно было без опасения опередить обоз.
Прасковья Александровна тоже обрадовалась близкому окончанию трудного пути, но сердце ее учащенно забилось:
что ждет ее сыновей в Казани, чем встретит их этот сверкающий под солнцем долгожданный город?
Небольшой дорожный столб возвестил: до Казани осталась одна верста. Впереди на левом прибрежном взгорье Казанки, на самой вершине, уже хорошо видны зубчатые стены кремля с высокими башнями по углам и белокаменные палаты около самой высокой башни Сююмбики... Наполовину скрытые деревьями, окна в предзакатных лучах солнца играли всеми цветами радуги. Город выглядел прекрасным, почти сказочным.
Лошади бежали уже по земляной дамбе, с двух сторон которой стояли коротенькие столбики, словно какой-то волшебник-землемер нарочно понатыкал вехи. Коля следил за их убегающими параллельными рядами; ему казалось, что они ведут его, куда-то указывают путь. Но куда? Конечно же в гимназию, ради которой и проделана вся трудная дорога.
Когда же столбики убежали назад, перед Колей в его воображении опять возникла эта манящая, таинственная гимназия. Вот он входит в большой светлый зал. Там, в глубине, - длинный стол, а за ним - учителя, много учителей, все в черных сюртуках, седобородые. И сразу начинают спрашивать его, экзаменовать по всем предметам.
А что, если выслушают его и скажут: "К сожалению, вас нельзя принять. Вы мало знаете..." Какой позор! Что скажет маменька? И Сергей Степанович, если бы тот был жив?
Он говорил: "Когда поступите в гимназию, передайте ей в дар мои землемерную цепь и эккер. Там есть, конечно, и свои инструменты, но мне приятно думать, что на занятиях вы будете пользоваться моими..." Они везут их, эти завещанные дядей инструменты, в своем багажнике.
Тарантас тем временем уже проехал дамбу, за которой показались дровяные склады, большие кучи соли, шкур, торговые лабазы, а чуть поодаль - грязные улицы.
Кругом стоял тяжелый смрад от смешанных запахов кожи, рыбы, дегтя и мыла. Где-то вблизи, в переулке, по неровному булыжнику грохотала старая телега. Колеса ее так нудно скрипели, что хотелось уши заткнуть. Кто-то протяжно кричал: "Воды кому, воды ка-ба-а-ан-ной". К этому голосу присоединился другой, тонкий и сиплый: "Эй, ребятишки, дам вам по пышке, цена - не индейка, всего полкопейки!" Везде - кучи золы, битые горшки, тряпье.
И здесь, как в Нижнем, весь мусор выкидывали на дорогу.
Миновав заставу, где когда-то, еще до пугачевского пожара, стояла триумфальная арка, построенная в честь приезда Екатерины Второй в Казань, тарантас выехал на Триумфальную улицу. Из-за высоких глухих заборов, откуда слышался басовитый лай цепных собак, показались карнизы домов с красными крутыми крышами. Расторопные приказчики побрякивали связками ключей возле больших лабазов и амбаров с пудовыми замками; толстые купчихи пронзительно кричали, выглядывая из деревянных лавчонок; деловые татары с острыми бородками, в каракулевых шапках и узких бешметах, в кожаных ичигах и калошах живо тараторили посредине улицы. Около большой церкви косматые нищие, тряся лохмотьями, жалобно причитали:
- Подайте на хлеб, христа ради!
Неожиданно из-за угла показалась большая группа этапников. Шли они понурые, под конвоем к главной крепости, чтобы оттуда начать слезный путь в суровые края Сибири. Впереди них рядом с тощей, заморенной клячей семенил ногами татарин-водовоз. Он подгонял свою лошадку вожжами, кнутом и даже кулаком, но та, пробежав с десяток сажен, остановилась.
- Эй! 0-с-свободи дорогу! - заорал хриплым голосом конвойный...
- Вот она, Казань! - проговорил Саша испуганно.
- Это еще не город, а пригород, сыпок. Дворянская Казань вона где! объяснил кучер, указывая рукой на гору, где виднелись великолепные белокаменные особняки. - Там улицы просторные, с торцовыми шашками...
- А это что же на цепях над речкой? Мост, видать? - спросила Прасковья Александровна.
- Это не речка, - включился в разговор приказчик. - Древний канал Булак. Еще при татарском ханстве прорытый в середине города, чтобы соединить озера Кабан с Казанкой. А мост через него подъемный. Днем по нему ходят, а ночью поднимают - суда пропускают с Волги. Мой хозяин его выстроил. Купец-то не простой - оптовую торговлю ведет по всей России. Сапожный товар и холст поставляет всему войску. Амбары тут, видите, каменные? Все жарковские, наши...
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.