Серебряная подкова - [7]

Шрифт
Интервал

В Макарьеве и в Нижнем Шебаршин пользовался общим уважением за ум, доброту и честность. Его слова и обещания считались авторитетнее гражданских актов. Таков был человек, на твердую руку и преданное сердце которого смогла положиться Параша в самую тяжелую минуту жизни. Репутация лучшего землемера Нижегородской губернии дала Сергею Степановичу возможность немедленно получить хорошую службу. Передав Параше управление всем хозяйством, он большую часть временя проводил в служебных разъездах.

Между тем 20 ноября [По новому стилю 1 декабря] 1792 года в семье Лобачевских родился второй сын, Коля. Заботы в доме прибавилось.

Муж, еще раз вернувшийся после запоя и прощений, как прежде, не пытался взять на себя какую-либо ответственность за жизнь семьи. Безвольный и опустившийся, он принял заботу Сергея Степановича о своей семье как должное и был этим доволен.

С появлением у Параши второго сына домик на Алексеевской стал тесноват, и Сергей Степанович приобрел на Печерском поле новое владение и участок пустовавшей земли, где развел сад с оранжереей, не уступавшей аверкиевской. Разумеется, в новый дом переехали все вместе.

Хлопот у Прасковьи Александровны прибавилось. Но радостно было сознавать, как старый землемер дорожит каждой мелочью семейного уюта, которым она с любовью окружает его в недолгие приезды. Он отдохнет немного у семейного очага - и снова на другое утро дорожная коляска ждет его у крыльца. Кучер с трудом сдерживает резвых лошадей, Авдотья проворно укладывает в ящики под козлами и сиденьем кульки с домашней снедью. Маленький Саша сидит на коленях Сергея Степановича, старается заглянуть ему в глаза. Старик это видит и прячет в усах лукавую улыбку.

- А что, Парашенька, - говорит он, отодвигая пустой чайный стакан, - уж не проехаться ли вместе нам по хорошей-то погоде? Может, и еще кого-нибудь прихватим, а?

Саша не выдерживает.

- Меня! Меня! - кричит он. - Дядя Сережа, я уже большой, с кучером на козлах буду.

- Нет уж, - вмешивается мать. - Только со мной в коляске и недалеко, ведь Коленька дома...

- Устинья Коленьку с глаз не спустит, - говорит Шебаршин, поднимаясь. Поторопись, Параша, до жары овод не так пристает к лошадям.

Незаметно, казалось, вырос первый - Саша, но вот уже подрастает и Коля. Теперь он тоже получил место в семейных поездках за город, которые так радовали всех четверых. Сергей Степанович начал заниматься по вечерам с мальчиками, стремясь привить им любовь к землемерному делу. Те ликовали. Каждый вечер, проведенный с дядей Сережей, был для них настоящим праздником.

- Я примечаю, Парашенька, - хвалился он, - сколь полезны Саше наши поездки. С такой пытливостью следит он за действиями при размежевании, что... вот увидишь:

быть ему землемером! Слава богу, неплохая профессия, дельная. Надо бы определить его в Московскую гимназию.

Семью Параши старик давно уже почитал своей. И когда у Лобачевских родился третий сын, Алексей, он узаконил его как приемыша.

Муж Параши отнесся к этому равнодушно. Когда он изредка после разъездов появлялся в доме, дети сторонились его, как чужого. И тем горячее любили они сердечного Сергея Степановича.

Наступил 1797 год. Неожиданно губернскую межевую контору закрыли в Нижнем, и все чиновники были переведены в Уфу. Параша проводила туда мужа с чувством облегчения. Однако не предчувствовала, как скоро настанет конец ее мирной жизни. Прошла неделя, и Сергей Степанович тяжело занемог. Болел он недолго: вскоре попросил осунувшуюся от горя Парашу привести к нему ее детей - проститься.

- Не довелось мне, Парашенька, увидать, как они станут людьми. Придется тебе одной о них заботиться.

Пусть университет окончат. Все, чем владею, оставляю тебе в этом завещании, - старик дрожащей рукой протянул ей гербовую бумагу.

Вечером он скончался.

Параша с детьми остались жить в доме, завещанном ей Сергеем Степановичем.

В память о нем она всегда называла всех троих сыновей своих "воспитанниками умершего капитана Сергея Шебаршина".

Иван Максимович Лобачевский преспокойно служил в Уфе, не заботясь о том, как живется его семье, и только в 1800 году приехал домой на побывку. Радости от его появления в доме не было: трезвый, он упорно молчал и ни во что не вмешивался. Но вскоре снова начал выпивать, изводя жену придирками. Параша плакала. Вспышки мужа стали повторяться чаще, грубее, и с ним оставаться дальше было уже невозможно.

Осенью 1801 года, продав подворье в Нижнем, Прасковья Александровна с детьми вернулась в Макарьев, к своему отцу. Матери уже не было в живых.

В середине февраля меньшому, Алеше, исполнилось семь лет. Чтобы осуществить наказ покойного Сергея Степановича, Прасковья Александровна решила отправиться в Казань и устроить сыновей в гимназию. Для детей разночинцев добиться приема в гимназию, единственную тогда на весь огромный край от Поволжья до Сибири, было трудно. Сюда приезжали отовсюду, из отдаленных уголков страны, главным образом дети обеспеченных знатных родителей, а детям разночинцев устраивали особо строгие экзамены. Однако она решилась.

...И вот, погруженная в свои воспоминания, приближалась Прасковья Александровна к заветному городу. Резкий удар кнута по лошадиным спинам вернул ее к действительности. Вниз, по склону, тарантас покатился быстрее. Запрыгали узелки, дорожные корзинки с поклажей.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.