Серебряная книга романов о любви для девочек - [9]

Обернулась.

Посреди бедной комнаты с печкой, столом, покрытым белой скатертью, и с изящными, но далеко не новыми «венскими» стульями стоял Саша Яблоков, Дианин сосед по парте. На нем были сюртук, серые брюки, жилетка – все скромно, но аккуратно, вылитый учитель.

– Я пришел вернуть вам вашу книгу, – сказал гимназист.

– Прочли?

Гимназист протянул томик Карамзина в красном кожаном переплете.

– Милая, сделай нам чаю, – сказал Саша.

От слова «милая» у Любы покраснели уши. Вдруг до нее дошло: это вовсе никакой не Яблоков, а Ф.П. Рогожин, учитель словесности. А она – никакая не Люба, а его жена Евлампия!

– Присаживайтесь, Иванов, – сказал учитель.

Тут Любу как током ударило.

– Не слушай его, он предатель, предатель, он на тебя донос написал!

Рогожин с Ивановым повернулись к ней и удивленно уставились на нее.

– Донос написал! Директору школы! – кричала Багрянцева.

На их лицах читалось, что они не верят.

Люба закричала громче, замахала руками…

Проснулась.

И сразу же вспомнила, что на сегодня намечены два визита к предполагаемым родственникам.

Когда Люба рассказала дома о своем открытии, родители воодушевились. «Кто бы мог подумать, что у нас тут такой следопыт!» – восклицал папа. Решили, что определенно стоит поискать родственников. За несколько дней папа сумел выяснить в милиции, что в городе имеются несколько человек с такой фамилией. Во-первых, это семья – муж, жена и дети. По телефону они сообщили, что приехали сюда недавно, никакой родни не ищут и вообще попросили их не беспокоить. Во-вторых – одинокий старик, который сразу изъявил желание пообщаться. В-третьих – женщина средних лет; ее также удалось уговорить побеседовать.

Люба встала, пошла умываться. «Надо же было присниться такому!» – думала она, ворочая во рту щеткой.

Потом вернулась к себе в комнату и склонилась над столом. На нем лежала кипа старых фотографий. Прабабушки, прадедушки, их дяди, тети, девери, свояченицы – Люба не знала даже, что дома есть столько сокровищ. Мама вчера разыскала их среди вещей, еще не распакованных после приезда.

Одна из фотографий волновала Любу больше всех. Девушка лет семнадцати в длинной, невероятно узкой юбке, белой блузке с высоким воротом и рукавами, очень пышными у плеч, но обтягивающими запястья. Лицо у девушки было чуть смущенным, черты его – простыми, но приятными, и, что важней всего, похожими на Любины. В руках она держала сложенный зонт-трость. То, что перед ней кокетка, Люба поняла сразу: шляпа у Евлампии – это, разумеется, была она, – наверно, достигала метра в диаметре.

Надпись внизу: «Ателье А.А. Агеева. 1910 годъ».

Вероятно, тогда Евлампия еще не знала своего суженого. Жена школьного учителя вряд ли могла себе позволить носить такие шляпы…

«Надо будет показать этот портрет Инге Альбертовне, – подумала Багрянцева. – А вдруг в музее что-нибудь похожее отыщется!»

Вчера она весь вечер изучала фотокарточки. Неудивительно поэтому увидеть такой сон. Но только как там оказался Саша?.. Да еще в роли ее мужа!

Лучше, пожалуй, сохранить это в секрете от всех.

К Рогожину Багрянцевы явились в полдень. Старик – лет восьмидесяти пяти на вид – был страшно рад. Судя по всему, никто его не навещал. Шаркая ногами, дед перетащил из кухни чайник, сервиз, баночку с вареньем – все несмотря на протесты родителей и их предложение помочь. Нет, они гости, и он все будет делать сам!

Наконец хозяин кончил хлопоты и все сели за стол.

– Как же я рад, как я рад! Думал, уж теперь до смерти один буду! А тут вдруг родня!

Багрянцевы смутились.

– Ну, мы пока не выяснили, родственники мы или нет, – сказал папа.

– Да как нет? Родственники! – отвечал старик.

Видно, ему так хотелось этого, что вариант с однофамильцами он просто не рассматривал.

– Мы, собственно, ищем сведения о конкретных людях, – продолжила мама. – Во-первых, это учитель мужской гимназии. Имени его не знаем, есть только инициалы – Ф.П. И фамилия, конечно.

– Это, значит, мой отец, – сказал старик.

Люба и родители выпучили глаза на него. Все так просто? Перед ними сын Евлампии?

– А как звали вашего отца? – с надеждой спросил папа.

– Денис Павлинович! А я Степан Денисович! – гордо сказал старик.

На лицах Багрянцевых вмиг изобразилось разочарование.

– Денис? Но нам-то нужен Федор… или Феофан… или Федот.

Старик задумался.

– Вы ж говорили, что учитель. Вот мой папа и был учитель. Только не мужской гимназии, а женской. Географии учил.

– Это не он, – грустно сказала Люба.

– Да, – согласились родители.

– Ну почему ж не он? – Дед не желал прощаться с мыслью, что гости – его родные. – Почему сразу не он… Может, и он! Может, это вы там что-то путаете.

Стали выяснять другие частности. Мать старика звали отнюдь не Евлампией. Впрочем, он сумел парировать этот довод тем, что она была второй женой отца. Как звали первую, старик не помнил. Может быть, и так. Но она умерла в девятнадцатом.

Когда чай выпили, старик налил еще. Он стал рассказывать о своей жизни, о жене, о детях, что уехали в Москву и редко пишут; о войне, как бил немцев под Курском; показывал часы – мол, подарили шестьдесят лет назад, а они идут, идут. Видно, общаться деду было совсем не с кем. «Кот был, Васька, да помер в том году. Я кильку покупал ему. Балтийская – дрянная. Атлантическая – лучше. И себе, бывало, жарил. Так вот…»