Серебро и свинец, иной вариант - [5]

Цэрэушник взирал на этот процесс, приоткрыв рот.

— Простите, адмирал, — прошептал он, — что это за балаган?

— Можете не шептать, — ответил Обри. — Все равно он ничего не слышит. У него припадок.

Майору было очень обидно. Ему казалось, что он только что совершенно зря дал подписку о неразглашении, ибо разглашать ему будет нечего.

— Какой… припадок? — выдавил агент.

— Эпилептоидный, — пояснил Обри. — Пти маль. После контузии с адмиралом такое бывает. В этом состоянии он ничего не слышит и ничего не запоминает.

— И… часто с ним такое? — поинтересовался цэрэушник.

— Не очень, — честно признался Обри. — Только когда он сильно не в духе. Или волнуется.

— Вы хотите сказать, — медленно, словно не в силах поверить своим словам, произнес агент, — что мы только что доверили важнейший проект со времен Манхэттенского человеку, который впадает в ступор от малейшего стресса?

Обри очень хотелось промолчать, но честность не позволила.

— В общем… да.

Агент сосредоточенно сломал авторучку.

— А переиграть уже нич-чего нельзя, — прошептал он.

— Почему? — машинально переспросил Норденскольд, не очень надеясь на ответ.

— Потому что русские ведут раскопки в районе двух точек перехода, — резко ответил цэрэушник. — Потому что стоит нам промедлить хоть на пару месяцев, и мы рискуем оказаться вторыми. Как нам подгадили китайцы, а мы то думали!

Обри поднял брови.

— Советы ведут против Китая полномасштабную войну, защищая Вьетнам, — объяснил агент. Майор Норденскольд решил, что после выполнения задания его непременно расстреляют, и он уже заверил свое согласие подписью. Иначе такую откровенность объяснить было невозможно. — Мы потеряли всякую возможность следить за переброской их войск — слишком их много, в то время как нам придется перекидывать морпехов в Англию кружным путем и по одному. А остановить эту войну мы не можем по… политическим соображениям.

Обри не стал спрашивать, по каким.

— Судьба мира решится в ближайшие месяцы, — тихо и внушительно проговорил цэрэушник. — И если адмирал Дженнистон окажется не способен нести эту ношу… она ляжет на ваши плечи, майор.

— Сэр! — Норденскольд невольно вытянулся во фрунт.

— Кто подсунул мне чистый лист? — капризно осведомился Дженнистон. — А… Проклятая контузия! Так о чем мы говорили?

— Ас вами, майор Норденскольд, — продолжил цэрэушник, игнорируя адмирала, — мы побеседуем позднее. Вы получите… особые инструкции.

***

Пучеглазая рыбина лениво шевельнула плавниками и приблизилась к самой поверхности воды.

Там, наверху, был ослепительный свет, справа — огромное, зеленое и еще… что-то еще, и рыбу тянуло к нему… чуть-чуть вперед…

— Иллиен-на!

Девушка упрямо мотнула головой, но было уже поздно — крик, резанув по ушам, скомкал, сбил отрешенную сосредоточенность, — сорвавшаяся с незримого поводка рыбина мгновение висела на прежнем месте, а потом, опомнившись, стремглав ринулась назад, в привычную темную глубину омута.

— Ну вот!

С досады девушка собралась было запустить вслед рыбине гладким камешком, но в последний момент сдержалась. Не пристало истинному эльфу проявлять эмоции столь бурно. И уж тем более ученице самого…

— Иллиена! Илли, ты где?

— Здесь я, здесь! Да, да, иду! — крикнула девушка, ловко соскакивая с нависшего над водой ствола на песчаный берег. — Обязательно было кричать на весь лес?

— Илли! — Мать попыталась было возмущенно нахмуриться, но получилось это у нее плохо — случись рядом человек, он бы, вероятно, нашел это зрелище даже комичным.

— Ну что "Илли", мама? Мне уже и от дома отойти нельзя?

— А ты еще помнишь, как он выглядит, дом-то? Чуть солнце из-за верхушек глянет — она сразу шасть, и нет ее до вечера. А дома…

— …А дома скотина не кормлена, брухимы не доены, — закончила Иллиена. — Мам, ну мы что — люди?

Несколько секунд две эльфийки молча мерили друг друга хмурыми взглядами. Иллиена первой не выдержала и заливисто, на весь лес, рассмеялась.

— Ей еще и смешно! — всплеснула руками мать. — Ах ты, наглая девчонка…

— Сама смеешься, сама смеешься…

— Вот тебе…

— Не поймаешь, не поймаешь! — Иллиена ухватилась за ствол молоденькой березки, закрутилась и бросилась бежать. — Не поймаешь!. А еще Шиллиела — легконогая!

— Не поймаю! Да я…

Но Илли уже неслась по лесу, перепрыгивая корни кедров, проскальзывая сквозь ветки кустов, которые словно отклонялись в сторону, давая ей дорогу, мчалась навстречу солнцу — и его луч, прорвавшись сквозь зеленый полог, брызнул ей в глаза ослепительным огнем.

…А земля вдруг вздыбилась рыжей вспышкой и плеснула вокруг острым, пахучим металлом, и жалобно вскрикнула березка, чей подрубленный ствол осел на землю, и могучий кедр отозвался протяжным стоном, а в воздухе повис сизый дым, и… Но мелькнул нетронутый лес с высоты орлиного полета.

Илли замерла, словно налетев с разбегу на невидимую преграду. Набежавшая сзади мать, смеясь, схватила ее за плечо, развернула к себе и тоже застыла, глядя на разлившийся в дочкиных глазах ужас.

— Ох, мама, — выдохнула девушка, зарываясь лицом в расшитый ворот Шиллиелиной курточки. — Я… я видела… По многим ветвям будущего…

Лицо старшей эльфийки враз отяжелело, став совершенно человеческим.