— А он не может побыть одиноким где-нибудь в другом месте? — спросила Джесси, поражаясь, как черство звучит ее вопрос. — Я не умею делать сразу много дел, — добавила она в свое оправдание.
Его губы подозрительно дрогнули, и, хотя выражение его лица не изменилось, она ясно слышала самодовольство в его голосе.
— Тогда, леди, вы свернули не на тот поворот по центральной аллее. Это место не для вас.
— Я пробыла тут два часа! — взвизгнула Джесси.
— Не совсем, — он опять склонился над капотом.
— Думаю, их можно назвать двумя часами, сталось всего десять минут.
— Не-а. Я должен учитывать условия пари. Ты хочешь уехать, как только два часа истекут?
Джесси задумалась. Следуя сюда, именно так она и собиралась поступить. И никто не посмеет ее обвинить в этом, даже отец. Но сейчас она уже не была уверена, что может доставить бесчувственному, самовлюбленному, грубому неандертальцу подобное удовольствие.
— Я никуда не уеду! — шокировала она себя своим заявлением. — Мне просто требуются сведения относительно официальной политики фирмы в отношении… Эрни.
— Ладно. Политика такая — дай псу печенье, а Эрни — сливок для кофе. Выслушай пару его историй. Небольшой труд для принцессы.
Джесси почувствовала себя оскорбленной. Не выдумывал ли он под этим капотом прозвища для нее — в точности, как она для него? Но это значило… это значило бы, что он думал о ней, а такие типы никогда не думают о девушках вроде нее. Скромных и порядочных. Ведь так?
— Странные задания ты даешь подчиненным, — минуту подумав, сказала она.
Он поднял на нее внимательные глаза. Не похож на неандертальца, выбрит слишком чисто.
— Тебе следует научиться различать, что важно, а что нет, — тихо заявил он.
Это было нелепо — словно неандерталец задумал учить ее жизни. Что для нее важно, а что нет? И почему, шесть лет учась в университете, она ни разу не задалась этим вопросом? Два часа на трудной и непонятной работе — и все, включая ее хваленую уверенность в себе, как ветром сдуло.
— Никогда не слышала такой вьетнамской пословицы: «Когда ешь фрукты, вспомни того, кто вырастил сад»?
Джесси вытаращилась на него в замешательстве. Трудно представить, что это он сказал. В этой фразе и поэзия, и философия. Причем восточная философия, господи боже!
— Пусть у меня нет степени магистра, — сказал Гарнер, — или триллионного наследства, но я знаю этого человека, когда-то воевавшего, пережившего Великую депрессию. Это он посадил дерево, плодами которого ты в настоящий момент питаешься.
Потрясенная Джесси не могла сказать ни слова.
— В моем деле, — продолжал Гарнер, — внимание к людям — важная часть работы. В крупной фирме они могут отремонтировать свои машины дешевле. Но там по большому счету на них всем наплевать, лишь бы деньги платили. А нам все эти люди небезразличны.
Да как он смеет читать ей мораль! Воображает, будто лучше ее знает, что важно, а что нет в этой жизни.
— Знаешь, что сейчас важно? — взвилась Джесси.
Он приподнял черную бровь.
— Я проработала два часа!
Кивнув, он посмотрел на часы.
— А по моим — осталось еще шесть минут.
Она отправилась обратно. Эрни спокойно попивал кофе, пес одарил ее умильным взглядом. Еще шесть минут. Джесси уселась рядом с Эрни.
— Прекрасно, — сказала она. — Вы что-то рассказывали о Великой депрессии. О вашем дне рождения, насколько я помню.
Пожилой джентльмен посмотрел на нее в изумлении. Глаза его засветились, рука накрыла ее руку.
— Спасибо, что вы меня слушаете.
Джесси стало стыдно за свое нетерпение. Этот человек примерно того же возраста, что и ее отец. Почему же отец кажется настолько моложе?
Открылась задняя дверь, вошли два механика, Клайв и Пит. По пятам за ними следовал Гарнер.
Она не пропустила его взгляд в сторону часов. С трудом подавила искушение показать ему язык. Он прошел через контору, наклонился и начал копаться под ее столом. Встретившись с ним глазами, Джесси уловила вызывающее выражение его лица, потом взглянула вниз.
Там… стояла мышеловка. А в ней — мышь!..
— Здание старое, — с показным сожалением заметил Гарнер. — Как мы ни стараемся, никак не избавимся от мышей. Кишмя кишат.
Джесси абсолютно точно знала, чего он ждет, и была несказанно довольна, что не доставит ему ожидаемой радости.
Гарнер Блейк посмотрел на часы. Осталась одна минута. По его замыслу, девица должна взглянуть на мышь и свалиться замертво. Он даже придвинулся к ней чуть ближе, чтобы подхватить, если она начнет бледнеть и соскальзывать со стула. Хотя в глубине души надеялся, что обойдется без обморока. После того как она сняла жакет, обнаружились такие формы, что и смотреть на них — достаточное искушение, не то что дотрагиваться…
Она подняла на него глаза. Зеленые и чистые, без малейших признаков истерики.
— Полевка, — сказала она. — Видите, какой у нее острый нос?
Подняв мышеловку, она сунула ее прямо ему в лицо. Гарнер, не удержавшись, отшатнулся. Джесси усмехнулась, и все в ней сразу переменилось. Мгновенно она перестала быть слишком рассудительной, слишком утонченной, слишком богатой. Перед ним была девушка, наполненная жизнью и озорством.
И оказавшаяся для него сущим потрясением. Становилось ясно, что Джессика Кинг и рядом не стояла с заранее созданным им образом изнеженной, избалованной и капризной девицы.
