Сердечные тайны - [52]

Может быть, еще был шанс спасти Хичкока. Джон расстегнул мундир сержанта. Кровь. Темная, густая, липкая, она была на груди и на животе. Он отодрал остатки рубашки. Господи, помоги.

Джон снял свой мундир и рубашку и с удивлением обнаружил, что они были тоже в крови. Он порвал рубашку на длинные узкие полоски, в первый раз благодаря Бога за то, что он носил такой большой размер. Понадобится много ткани.

Слегка приподняв Хичкока, Джон провел рукой по его спине. Выходных отверстий не было. Осколки были внутри. Джону оставалось только надеяться, что он успеет доставить сержанта к хирургу.

Сейчас нужно было остановить кровотечение. Он плотно перевязал раны. Сержант даже не шелохнулся, когда Джон затягивал бинты, хотя боль должна была бить сильной. Он либо потерял сознание, либо… мертв. Джон наклонился и приставил ухо ко рту.

Он уловил неглубокое дыхание Хичкока, слишком частое, слишком слабое, но все-таки дыхание. Джон выпрямился. Он даже не заметил, когда прекратилась стрельба. Американцы отступали, и до него доносились лишь отголоски дальнего боя.

Его рота преследовала отступающих. Англичане получили сегодня достаточно и не собирались позволить неприятельским солдатам уйти целыми и невредимыми. Эти мерзавцы должны были заплатить за все.

Никого не было поблизости. Он взял свою фляжку и попытался открутить крышку, но его пальцы были скользкими от крови. Он вытер руки о бриджи и попробовал снова. Вода во фляжке нагрелась от жары. Он намочил кусок рубашки и начал вытирать лицо сержанта.

Хичкок слабо застонал и его веки вздрогнули.

– Не шевелитесь, – сказал Джон мягко.

– Ранен?

– Да.

– Тяжело?

– Да, – ответил Лэйтон твердо, зная, что сержанту нужна только правда. – Если вы обещаете, что не будете двигаться, я схожу за доктором.

– Бесполезно, – Хичкок закашлялся, на губах у него появилась розовая пена. – О, черт. Легкое.

Легкое пробито. Помощь нужна была немедленно.

– Держитесь, – Джона переполнял гнев из-за собственного бессилия. Почему этот человек должен был умереть? Хороший, справедливый, терпеливый по отношению к солдатам, в том числе и к безмозглому лейтенанту.

– Держитесь, я пойду за помощью.

Хичкок снова закашлялся.

– Солдат. Всегда знал… умру… как солдат.

В его горле послышался хрип, тело в последний раз дернулось и бессильно вытянулось.

Джон не помнил, сколько времени он стоял рядом с безжизненным телом сержанта. Сумерки уже опустились на землю. Было тихо и прохладно. Не верилось, что утром взойдет солнце и осветит изуродованную взрывами землю, покрытую трупами солдат.

Рука Джона дрожала, когда он протянул ее, чтобы закрыть глаза Хичкока. Тело уже остывало.

Джон тяжело опустился на землю и стал яростно тереть глаза, которые разъедал дым.

От войны нельзя было убежать. Нельзя было скрыться от смерти. Невозможно было уйти от сознания того, что вся эта кровавая бойня произошла и по его вине тоже.

Глава 17

Черное небо смотрело на покинутую крепость своим единственным желтым глазом луны.

Летняя ночь. От земли шло тепло. Было душно. Воздух казался настолько плотным, что Джон мог бы взять его в пригоршню. Ему с трудом удалось вздохнуть всей грудью, и он невольно поморщился от боли в боку. В тот страшный день Джон обнаружил рану только тогда, когда британские солдаты, преследовавшие после боя отступавших американцев, нашли его у тела сержанта Хичкока.

Лэйтону понадобилась неделя, чтобы набраться сил. Эту неделю он провел в постели, и у него было слишком много времени, чтобы подумать обо всем, слишком много.

Он всегда старался делать только правильные вещи и был так уверен в том, что точно знает, что правильно, а что нет. Когда он был совсем юным лейтенантом в Бостоне, его потрясло ужасное обращение англичан с теми, кого он всегда считал своим народом. Резня в Бостоне была последней каплей. Лэйтон начал работать на Сэньюэля Адамса. Он и не подозревал, к чему это приведет.

Тогда у него не было сомнений в том, кто друг, а кто враг. Он был слишком самоуверен. Ему казалось, что он знает ответы на все вопросы.

Но эти знания не подготовили его к настоящей действительности. Реальность заключалась в том, что люди умирали. Люди, которых он не мог считать врагами, потому что они не были ни злыми, ни жестокими. Они были такими же солдатами, как и он: делали, как и он, свою работу, выполняли приказы, пытаясь, как и он сам, поступать правильно.

И сколько раз Джон ни говорил себе, что все, что он делает – только на пользу Отечеству, ему не удалось разубедить себя в том, что та информация, которую он добывал командованию, приносит много смертей. Если он сам и не нажимал спусковой крючок, это не значило, что был неповинен в этих смертях.

И что еще хуже – Джон не видел выхода. Он мог только продолжать собирать информацию и молить Бога о том, чтобы вся его работа помогала приблизить конец войны. Хотя он твердо знал, что ни одна сторона не уступит другой, пока не разобьет противника наголову, и союзниками его были долг и преданность, которые и вели по тому пути, который он выбрал.

Это было немало. Но, когда глубокой ночью он вспомнил умирающего на его руках человека, этого было недостаточно, чтобы заглушить душевную боль.