Сердце зверя - [3]

Албасты по-птичьи взмахнула руками и снова зависла в воздухе рядом с Августом. Он поежился. Нет, не от страха – от холода, который от нее исходил. Могильного, нечеловеческого холода. И от тонкого, едва уловимого запаха крови. От этого запаха его мутило.

– От тебя тоже смердит. – Албасты не собиралась его щадить. Да и зачем ей? Разве не честнее говорить друг другу правду, пусть даже от правды этой к горлу подкатывает горько-кислый ком? – Мне все равно, но люди могут оказаться не такими… терпимыми.

– Помоюсь, – пообещал Август. – Может быть.

– Работы на острове закончены. – Албасты словно бы его и не услышала. Или не хотела слышать то, что не относилось к делу. К ее делу. – Пусть тот человек заберет Анечку, свою женщину и уедет.

– Виктор. Его зовут Виктор. – Отчего-то вдруг показалось важным, чтобы она услышала имя. – А его женщину зовут Настей.

– Хорошо. – Албасты кивнула. – Пусть так, я согласна. Но ты должен передать им мои слова. Сегодня же! – Длинные когти впились в плечо, и Август застонал от боли.

– Передам, – прохрипел он, отшатнувшись, и едва не свалился с деревянной лавки.

– Все время забываю, как хрупка человеческая плоть. – Албасты с легким удивлением посмотрела на свои окровавленные когти, которые на глазах теряли и длину, и остроту, превращаясь в ногти. – Я постараюсь быть осторожнее.

Он ничего не ответил, лишь раздраженно пожал плечами. Движение это принесло ему новую порцию боли.

– Заживать будет долго, раны загноятся, – сказала албасты. В голосе ее не слышалось ни сочувствия, ни сожаления. – Другой бы умер, но ты теперь особенный, справишься.

– Особенный из-за кольца?

– Серебро не всякого примет. Оно могло тебя убить, но не убило, поделилось силой. Ты ведь чувствуешь силу? Ее невозможно не почувствовать.

Август кивнул. Теперь он понимал и Акима Петровича, и Федора, и Тайбека, и даже Виктора, которого серебро сначала едва не убило, а потом все-таки спасло. Понимал и где-то очень глубоко в душе удивлялся этой заемной силе. С раннего детства он привык чувствовать себя слабаком, получавшим затрещины от соседских мальчишек. А потом, уже в юности и зрелости, к слабости физической прибавилась слабость душевная, он запил. Если бы не Дуня, Берг убивал бы себя медленно, но верно. Дуня изменила всю его бестолковую жизнь, заставила почувствовать себя настоящим мужчиной, сильным, смелым, отчаянным. Заставила, а сама ушла, бросила наедине с этой никому не нужной силой…

– Я присмотрю за тобой, – сказала албасты, и Август не понял, угроза это или утешение. – А ты присмотри за моей девочкой. Она сможет вернуться, когда повзрослеет. Если захочет. Но лучше бы не захотела.

– Для кого лучше?

– Для нее. Для меня. Для нас обеих. Я слишком давно не-человек, скоро от того, что я считаю чувствами, не останется даже воспоминаний.

– Как скоро? – Что-то подсказывало ему, что для албасты время течет иначе, чем для обычных людей.

– Не знаю, но не хочу рисковать. Сделай, что я тебе велю, и обещаю, твой враг умоется кровавыми слезами, вспомнит имена всех, кого убил или обидел. Я буду убивать его долго…

– Нет! – Август и не ожидал, что в его выгоревшей душе еще может прятаться ярость. – Ты его не тронешь!

– Почему? – Албасты не может удивляться, по ту сторону жизни нет места эмоциям, она сама это сказала. Отчего же в голосе ее чудится удивление?

– Злотников – мой, – сказал Август Берг с улыбкой, безумством не уступающей улыбке самой албасты. – Я сам, своими собственными руками убью его и всех, кто ему дорог.

Вытянутые вперед руки дрожали, но не от беспробудного пьянства, а от бешенства.

– Я стану уничтожать его медленно, а ты мне в этом поможешь.

– Я в тебе не ошиблась, человек. – Юная дева перекинулась в старуху. Расплелась коса, и белые волосы превратились в седые космы, потянулись к Августу, обвили шею. Его не испугала эта жуткая ласка, даже когда в легких закончился воздух, а горлу стало нестерпимо больно. Албасты отступила, а вместе с нею отступила и боль. – Опять забылась. – Юная дева улыбнулась почти виновато. – Слишком долго я жила вдали от людей. Отвыкла. Но ты не бойся, я научусь с этим справляться.

Август хотел было сказать, что он больше ничего не боится, но передумал. Албасты, его единственный союзник, и так это знала.

– Я сегодня же поговорю с Виктором и Анастасией, – сказал он церемонно. – Думаю, я сумею их убедить.

– Постарайся. – Албасты стояла уже на пороге распахнутой настежь двери. – Потому что, если ты не сможешь их убедить, когда-нибудь я убью их всех. А мне не хотелось бы…

Последние слова принес Августу налетевший вдруг ветер. Хлопнула тяжелая дверь, отсекая его от албасты и остального мира. Слабое пламя свечи дрогнуло, присело, но выдержало. Август тоже выдержит. У него нет иного выбора. У него вообще ничего нет, кроме его ненависти…

* * *

У него не получилось. То есть поговорить с Виктором и Анастасией вышло, а вот добиться их скорейшего отъезда из Чернокаменска нет. И не было в том ничьей вины. Обстоятельства, которые не в силах изменить простой смертный.

Август пришел в дом Виктора, как и обещал, на следующий же день. Берг готовился к этой встрече тщательно, отказался от соблазна выпить хоть одну чарку, умылся холодной озерной водой, пятерней пригладил изрядно поредевшие волосы. Он оделся бы в чистое, да вот только чистого не нашлось. Рубаха была вся в пятнах, с дырой на рукаве. Откуда взялась дыра, Август не помнил. Вдруг выяснилось, что он многого не помнит из недавнего своего существования. Серая пелена из боли и хмеля, пробиться сквозь которую, кажется, пытались те, кого он мог бы назвать своими друзьями, но не назвал. На остров приплывал Кайсы, привозил еды. Не сырое мясо, а уже готовое, вяленое. Понимал, что Август ни на что больше не годен, что сам не справится даже с такой малостью, как приготовление пищи? Жалел?